И получается, что оставалось единственное возможное средство. Прямо скажем — средство последнее, страшное. На которое приходилось идти только потому, что не было другого выхода.
И Простатитов пригласил в «Кедры» еще одного нужного человека — Ли Феня. Отдаленный потомок корейцев, Ли Фень сумел стать директором, а потом и владельцем телестудии «Фенькино», не без помощи Карской управы. Должен он был управе ни много, ни мало, а 600 тысяч рублей и на крючке сидел прочно.
И для реализации задуманного оставалось только пригласить его к обеду и как можно дольше вести светскую беседу. Говорить о последних новостях, о смысле жизни и об НЛО над Карском. Говорить и наблюдать, как вертится Ли Фень, как вскидывает глаза, сопит, теряется в недоумении.
Ладно, пора и кончать…
— Ли Фень, у меня к вам предложение, — светски улыбнулся Простатитов.
— Я вас внимательно слушаю.
— Достаточно внимательно?
— Разумеется.
— Вы помните условие 11.4 в договоре?
Лицо Ли Феня погасло. Так гаснет фасад дома, если внезапно отключили электричество.
— Конечно. Немедленные выплаты.
— Нет, не совсем так. Вы не припомните формулировки?
— К чему это, Иван Валерьевич? Я помню главное. Деньги даются на три месяца. Управа имеет право продлить сроки, а может их не продлевать. Управа может меня разорить, если захочет. Вы хотите этого?
Ли Фень в первый раз поднял глаза от пола.
— Не прибедняйтесь, Ли, у вас совсем неплохие доходы… с нашей помощью.
— Неплохие. Но отдать долга я не смогу. Разве что постепенно.
— А почему бы вам не занять? У вас же есть богатые друзья.
— Кого вы имеете в виду, Иван Валерьевич?
— Того же Фрола.
Ли Фень подавился мороженым, замахал руками, замотал головой; он надрывался от кашля. Влетевшая прислуга била его по спине, махала полотенцами. Иван Валерьевич светски улыбался, помешивая кофе-гляссе.
Не без труда восстановилась тишина, прислуга заменила скатерть, и эту тишину нарушил именно Ли Фень:
— У вас, Иван Валерьевич, и шутки!
— А я вовсе не шутил. Есть мнение, что управе пора потребовать свои деньги. Я непременно к этому мнению присоединюсь, потому что деньги управе необходимы, уж простите, позарез. Но я к этому мнению не стану присоединяться, если вы устроите мне с Фролом свидание. Где, в какое время суток — безразлично. Если в течение недели вы устроите, я мнения не поддержу. Думайте сами.
— А если я откажусь?
— Тогда я разорю вас, чтобы прочим было неповадно. И начну искать другого человека, который выведет меня на Фрола.
Ли Фень кинул на него мгновенный взгляд. Моментальный пристрелочный взгляд, снизу вверх. С ним говорил какой-то совсем другой губернатор. Совсем не та размазня из «доблестной» комсомолии, которую несколько лет назад велено было выбрать в губернаторы.
Ли Фень позвонил через два дня.
— Иван Валерьевич? Это Ли Фень… Бога ради, нас никто не слушает?
— Конечно, нет. Да не тряситесь вы! Как не стыдно.
— В общем, я хочу взять у вас интервью. Согласны? Например, завтра в восемь? Время просто идеальное.
— Прямой эфир?
— Да. А потом…
— Я понял. Вроде бы ничего нет… Ну давайте, в восемь так в восемь.
— Вы согласны?
— Ну вы же специалист! Раз считаете, что в восемь лучше всего, так что мне остается делать?
И Ли Фень услышал в трубке серию коротеньких гудков. А что он запустил трубкой в стену и свалил весь аппарат на пол — так ведь этого никто не видел.
Здание телестудии «Фенькино» как будто специально предназначено для того, чтобы запутывать и сбивать с толку людей. Какие-то коридоры, комнаты с дырками в потолке и в стенах и без них, круговые переходы вокруг комнат, змеятся толстые кабели на полу и висят в комнатах, выходят из стен и уходят в стены.
И везде люди. Деловитые, активные, что-то тащат, везут на специально проложенных рельсах, ругаются, чинят, ломают. Трудно понять, куда надо идти, даже трудно понять, где находишься.
После интервью Простатитова повели куда-то вниз, по железной винтовой лестнице. Потом — в дверной проем без двери, через захламленную кабелями, каким-то железом комнату, в какую-то низкую металлическую дверцу, по темному коридору, снова через освещенную комнату, и он оказался в комнатке без окон, обставленной приятно и просто: круглый низкий стол, плафон дневного света сверху, мягкие низкие кресла.
— Прошу…
Простатитов остался один. Хмыкнул. Отступать, во всяком случае, поздно. Простатитов уселся в кресло, сунул сигарету в рот. И почти тут же в дверь вошел еще один. Вошел и остался стоять. Маленький, плотный, в кожаной кепке с помпончиком.
Несомненно, Фрол сто раз мог видеть Ивана Валерьевича по телевизору, его портреты в газетах и в книгах. Но вот так, вживе, видел впервые. А уж он-то про Фрола слышал куда как немало, но сам Фрол был и оставался для него смутной легендой. Человеком, о котором говорилось даже то, что никакого Фрола и в помине не существует. Фрол — выдумка, блеф, сказочный персонаж.
Два губернатора с интересом рассматривали друг друга — официальный и теневой. Они были очень различны, даже чисто анатомически. Плотный, маленький Фрол, коротко стриженый, в свитере, в старых ботинках. Крупный, холеный губернатор, с ухоженным мясистым лицом, в дорогом новом костюме.
— Желали видеть, ваше превосходительство?
— Желал, желал, Фрол Тимофеевич… Да вы присели бы, в ногах-то правды нет.
— Спасибо. — Фрол усмехнулся, аккуратно сел. — И не страшно вам со мною так встречаться?
— Представьте себе, нет. Последнее время мне гораздо страшнее в управе.
Фрол изобразил внимание и удивление.
— Вы ведь, наверное, знаете, недавно убили девушку, с которой я встречался?..
Голос Простатитова прервался на вопросительной ноте.
Фрол противно усмехнулся.
— Я, начальник, девок отродясь не резал. Если на меня повесить хотите, то зря.
— Фрол, вы зря пытаетесь говорить на жаргоне блатных. По всем отзывам, вы русской речью владеете не хуже меня. А встретиться я с вами хотел не для того, чтобы «повесить». Я надеялся, вы мне сможете помочь?..
Речь Простатитова опять закончилась вопросительной интонацией. Фрол метнул взгляд исподлобья, мгновенный, как выстрел.
— Чем? — тоже мгновенно, как выстрел.
Ваня набрал побольше воздуху. Ну вот и все. Уголовник не помог начать. Не дал красиво попросить, стал ломать, чтобы Простатитов унизился, просил в открытую. И теперь — все просто, все понятно. Сейчас ему или откажут, или… Вот сейчас. Прямо сейчас.