Вот такой работой, нужной, но скорбной и неприятной занялся Сергей, и вместе с ним – все офицеры батальона.
Сергей писал и подписывал готовые бумаги, а в голове навязчиво присутствовала одна мысль: «Как там Эльжбета?» Всё-таки помогла она ему, и скорее всего – не только ему, а в его лице – СМЕРШу и армии в целом. Батальон скоро передислоцируют в другое место. Штрафники – не пехота, те в обороне могут месяцами на одном месте сидеть.
Пока он занимался неотложными делами, наступил вечер. «Идти к Эльжбете или не идти?» – раздумывал Сергей. Даже не так – идти он решил твёрдо. Вопрос в другом: идти сейчас или завтра днём? Всё-таки уже вечер, вроде неудобно – ведь не по службе идёт, не задание выполняет…
И всё же он решился. Вдруг завтра приказ передадут и придётся уходить из города?
Сергей зашёл на продсклад, взял несколько банок тушёнки, консервированной американской колбасы, буханку хлеба и пачку чая. Женщине бы конфеты принести, цветы – только вот где их сейчас взять? Война, не до конфет и цветов – это уже после победы можно будет. А сейчас эти продукты не будут лишними, они помогут выжить.
Увязав «сидор», Сергей направился к дому Эльжбеты.
Память не подвела, ноги вынесли его прямо к знакомому дому.
Дом был цел, не разрушен случайной бомбой или снарядом. На кухне светился слабый огонёк, наверное – свечка, поскольку электричества в городе не было.
Сергей поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Немного волновался – вдруг Эльжбета не одна? Всё-таки она молодая и привлекательная женщина и вполне могла найти себе мужчину.
Испуганный женский голос спросил из-за двери:
– Кто?
– Открой, Эльжбета, это Фёдор. Помнишь – пивная, власовец, «пиво горькое»?
Щёлкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла Эльжбета, держа в руке подсвечник с огарком свечи. Женщина подняла его повыше и осветила лицо Сергея.
– Ты? – удивилась она.
– Ты одна? К тебе можно?
– Конечно, заходи.
Сергей шагнул в коридор, прикрыл за собой дверь и снял с плеча «сидор».
– Это тебе.
– Женщина взяла в руки вещмешок и всмотрелась в погоны на плечах Сергея.
– Ты офицер?
– Да, майор.
– О! Майор – это высокий чин! Проходи на кухню, попьём чаю.
Сергей вымыл руки – вода из водопроводного крана едва текла тонкой струйкой.
Он вышел на кухню и уселся на табурет.
– Ну, Эльжбета, рассказывай, как живёшь?
– Плохо, – просто сказала Эльжбета. – Перед приходом ваших немцы как с цепи сорвались. Поляков стали притеснять, меня с работы уволили. Да и работы уже нет, пивная закрылась.
– Ничего, – ободряюще сказал Сергей, – скоро всё восстановится, будет ещё лучше, чем до войны. А Гливице будет польским городом. Ты только не сдавайся, выживи. Как твой власовец поживает?
– Ты про Дементьева?
– Ну да, про начальника штаба. Или у тебя другие власовцы были?
– Ну и шуточки у вас, пан майор! Конечно, не было. А власовцы ушли вскоре после того, как ты исчез. И ни весточки от тебя – жив ли, добрался ли до своих.
– Какая весточка, Эля? Я на советской стороне, ты – в тылу у немцев. Живой, раз перед тобой сижу.
– Сегодня весь день стреляли. Я молилась Святой Марии, чтобы дом не разрушили. Это просто ужас какой-то!
– Это мой батальон город штурмовал.
– Так ты командир, пан майор?
– Вроде того, штрафниками командую.
– Не слышала о таком роде войск, – наморщила лоб Эльжбета.
– И не надо бы слышать.
– Наверное, что-то сверхсекретное?
– Военная тайна, – усмехнулся Сергей. – Ты вот что. Как всё успокоится и наши вперёд уйдут, организуется гражданское управление городом. Обязательно появится военная комендатура и будет отдел СМЕРШа. Так ты сходи туда. Ты нашим помогала – помогут и тебе. Хотя бы с работой, в той же комендатуре. Карточку рабочую дадут, значит – с голоду не умрёшь!
– Ой, да ты же голоден! А я сижу, болтаю…
– Немного бы поел. А выпить у тебя не найдётся?
– Найдётся. И почему вы, русские, всегда о выпивке разговоры ведёте? Сначала поесть надо, чтобы не опьянеть.
– Ага, деньги на ветер.
– Я не поняла, Фёдор.
– Да не Фёдор я вовсе! Документы у меня настоящие были, власовские. Так я там Барыльником был, Фёдором. На самом деле меня Петром зовут, а фамилия – Колесников.
Сергей назвался именем деда, документы которого имел вначале. Именно под этим именем он проходил в органах СМЕРШа, где служил. Он и сейчас не мог назвать своего настоящего имени, поскольку Эльжбета была агентом отдела зафронтовой разведки СМЕРШа. Мало ли, попросят её рассказать в отделе о встречах с разведчиками, и вылезет нестыковка.
– Я так и думала, никого в чужой тыл под своей фамилией не посылают. Я свечку в костеле хотела за тебя поставить, а имени не знала. Теперь поставлю.
Сергей усмехнулся. Дед его погиб уж два года как, и свечку надо было ставить за упокой души, а не за здоровье.
Эльжбета согрела чайник, принесла графин какой-то настойки. Сергей вскрыл банку консервированной американской колбасы. Вкусно и закусывать удобно: положишь на хлеб – получается знатный бутерброд.
Сергей провозгласил тост за победу. Чокнулись, выпили и закусили. Наливочка оказалась крепкой и отдавала… ммм… Сергей даже не мог сказать чем.
Заметив его реакцию, Эльжбета улыбнулась.
– Понравилась?
– Неплохо.
– Сама делала: анис, мята и водка.
– Не пробовал раньше.
– От тебя порохом, войной пахнет.
– Служба у меня такая, Эльжбета.
– Поцелуй меня, – неожиданно попросила она.
Сергей и сам хотел обнять её и поцеловать при встрече, да как-то стушевался вначале. Без году неделя знакомы, неизвестно где отсутствовал и заявился, как снег на голову: вот он я, любите меня и целуйте.
Просьбу Эльжбеты он выполнил с превеликим удовольствием. Губы у Эли были мягкие, а запах! Желанная женщина всегда пахнет по-особенному. На войне пахнет плохо: порохом, тротилом, кровью, оружейной смазкой, грязью и смертью. А от Эльжбеты пахло миром, спокойствием и чем-то уютным, домашним.
Долго целовал Сергей Элю, оторваться от губ не мог, словно не губы это были, а мёд.
– Фу, колючий какой! – женщина провела ладошкой по его щеке. Сергей попытался вспомнить, когда он брился, выходило – вчера. Перед боем бриться, как и есть – плохая примета. Почему нельзя есть, понятно. При пулевом или осколочном ранении в живот больше шансов выжить, если желудок пустой. А вот почему бриться нельзя, никто объяснить не мог. Так же как у лётчиков нельзя говорить «последний полёт», обязательно поправят – крайний. И перед вылетом никогда не фотографируются.