– Быть может, причина – собственная смерть, – сказал арраканец, который, очевидно, слишком много знал.
К моему облегчению, ни Мирзах, ни Нила не обратили на последнюю реплику внимания. Наверное, решили, что делец неудачно пошутил.
– Ничего не понимаю, – Нила обошла меня вокруг. Кожа ее штанов выразительно скрипела. – Он дважды спас мне жизнь! Он проявил и храбрость, и благородство, невиданные в этих землях. Я знаю толк в людях, мы не должны препятствовать его встрече с Исчадием.
Так держать, Нила! Даже не обидно, что я за тебя, считай, жизнь отдал.
Но постойте! Нужен ли мне этот король браминов сейчас? Не слишком ли поздно собирается обратиться за разъяснениями почти покойный бродяга Лазар?
– Милейший! – Мирзах подозвал арраканца со свитком. – Нужно передвинуть очередь этого человека. Пусть его внесут следующим!
Арраканец молча поклонился и убежал.
Нила присела возле меня. Женский запах заглушил вонь от моих ран.
– Орда обступила остров со всех сторон, – сказала она. – Пока они только пробуют нашу оборону, но час штурма приближается. Не стоит недооценивать дикарей: их много, и они не боятся смерти. Мы не раз бились с ними за этот кусок камня… Когда начнется драка, я бы хотела рассчитывать на твой акинак.
Ох, Нила-Нилам, эти слова – да Глазу бы в уши… если они у него есть.
– Драконы… – прохрипел я. – Говорят…
– Тебе показалось, – улыбнулась Нила. – Это были всего лишь ящеры. Прирученные ящеры. Этот вид жил на Целлионе до прибытия первых людей, поэтому дикари чтут их и называют то Первейшими, то Изначальными. Некоторые племена даже обучают ящеров выполнять простые команды, поэтому тебе всякое могло показаться, – повторила она и снова улыбнулась.
У меня закралось подозрение, что она что-то недоговаривает.
К нам приблизилась группа браминов. Нила поднялась и отошла в сторонку. Движения браминов были плавны, а рясы пахли степной полынью. Меня бережно переложили с пола на носилки и куда-то понесли.
Я хотел сказать Ниле что-то ободряющее на прощание, но только выдул губами здоровенный кровавый пузырь.
Отворилась тяжелая дверь, покрытая причудливой резьбой. Кшатры, стоящие по обе стороны коридора, взяли «на караул». Поверх их кольчуг были надеты плащи одного цвета с рясами браминов.
Островная гвардия. Мушкетеры короля браминов, именуемого также Исчадием.
Я оказался в пустом пещерном зале. Ни трона тебе, на котором бы восседал этот король, ни ковров, ни даже циновок. Неровные каменные стены, каменный свод, каменный пол, в котором имеется задрапированный тьмой провал. Кабели и цепи свисают тут и там. Лампы светят в половину накала. Вот и вся обстановка королевской приемной. Трудно поверить, что в эту неуютную пещеру стремятся попасть полчища паломников и страждущих со всех миров Колеса.
Заныли электромоторы, зазвенели цепи, наматываясь на зубчатые барабаны, закрепленные под сводом. Брамины перенесли меня в центр зала, установили носилки на возвышении, неприятно похожем на жертвенный камень. Затем безмолвно развернулись и вышли, шурша рясами. Дверь встала на место, клацнул затвор.
Я чуть-чуть приподнялся на локтях, и в этот момент из провала в полу вынырнула решетчатая платформа.
Король браминов…
Четыре человека. Трое мужчин и одна женщина. Четверо сиамских близнецов, чьи черепные коробки срослись, образовав раздутый, мягкий на вид шар, с которого свисали редкие, бесцветные волосы. Они сидели спина к спине, моргая мутными глазами, что-то бормоча слюнявыми ртами. Были они молоды, но тела их выглядели рыхлыми и бесформенными.
Нагие, сквозь кожу просматриваются капиллярные сетки. Отмытые браминами, но успевшие обгадиться за то короткое время, пока платформа поднималась. Женщина мусолит обкусанный лаваш, один из братьев размазывает по одутловатому лицу сопли, второй дремлет, чем занимается третий, мне не видно, я слышу лишь кряхтение и невнятную возню.
О, да. Они были абсолютно безумны.
Подходящее божество для этого чокнутого мира.
Спрашивается – а как же паломники? А как же – «все дороги на Целлионе ведут к королю браминов»? Зачем длинная очередь? На что арраканцы устанавливают тарифы и скидки?
Тем временем творилось что-то странное. Я был одной ногой на том свете, костяные иглы дикарей успели прошить объемистые легкие Сандро Урии. И в последние минуты заимствованной жизни меня вынудили созерцать самое отвратительное существо, которое только способна носить земля… Я обманулся. Меня подкупили упоенные россказни местных жителей, которые, кстати, полагают, будто их мир существует внутри черепа Брахмы. И я позволил этой метафизической лапше оказаться на своих доверчивых ушах!
Но тем не менее!
Творилось что-то странное. Я ощутил неожиданный прилив сил; вроде бы стало легче дышать. Почудилось, что лампы, которые секунду назад едва тлели, теперь сияют сверхновыми звездами. Затем неожиданная и необъяснимая эйфория наполнила каждую клетку моего тела.
Меня больше не тревожили боли в груди. Горько-соленые пленки, что забивали глотку и мешали дышать, исчезли, словно их и не было. А потом исчезла и глотка, а за ней – туловище, руки, ноги и голова. Исчезли органы чувств, хотя я продолжал видеть, слышать…
И понимать. Это понимание наступало пенным приливом. Было тяжело, а точнее – невозможно противостоять волнам информации, захлестывающим меня с головой.
Теперь я видел не четырех сросшихся уродцев, а разум, притаившийся в похожем на глобус едином вместилище мозга. Разум был направлен внутрь, а не вовне. Эти рыхлые тела были нужны лишь для того, чтобы обеспечивать серое вещество всем необходимым.
Я понял, что Пещерный Остров вместе со своими неестественно прямыми гранями и почти идеально ровными плоскостями склонов, вместе с системой внутренних полостей – точная копия «Лабиринта Лазара», найденного мною на Старшей Сестре.
Я увидел себя, каким я был до чудесного, но не очень приятного перевоплощения в Сандро Урию. Я увидел готового принять смерть человека, скорчившегося в криокапсуле. Я увидел пылающую розу в центральной полости артефакта, оставленного по наитию в изножье капсулы. Эта полость соответствовала чертогам короля браминов на Пещерном Острове. Багровые всполохи плыли по переборкам жилого модуля, казалось, бутон розы раскрывается, увеличиваясь в размерах, и заполняет собой пространство.
Заключенный в криокапсуле астропилот умер. Его последний выдох замерз на стеклянной крышке высокотехнологичного гроба. Но Роза продолжала расцветать и набираться сил. Лепестки, состоящие из чистой энергии, потянулись к лунам, планетам и звездам. К газопылевым облакам и черным дырам.
Розе было тесно в нашем космосе, и она простерлась дальше, сквозь его размягчившуюся ткань – и вне ее.
Роза стала соцветием миров, обняв лепестками энергий восемь ближайших Вселенных, в числе которых был и газовый космос Глаза. Восемь чужих, недосягаемых в обычных условиях Вселенных… теперь они срослись с разрушенным ядерной войной Миром, сделав его своим цветоложем, своим Центром.