- Да это не базар. Пацаны, пушки, - спокойно приказал Гремучий.
Двое в черной форме неуверенно опустили оружие, непрестанно пуляя вытаращенными глазами то на своего босса, то на "сыновей", то на меня с Варягом. Уверенный голос Гремучего не помог своим подчиненным полностью избавиться от напряжения, они по-прежнему были готовы в мгновенье ока сдавить курки. Расслабились лишь, когда на Шушкинов взмах век, его "сыновья" опустили свои "калаши".
Положил на прилавок помповое ружье и Калмык, что правда, ствол по-прежнему был направлен в одного из салаг.
- Парень, - обратился ко мне, сидящему к входу вполоборота, генерал, - я не знаю, кто ты и почему эти люди хотят с тобой говорить, но я знаю одно: это не тот случай, когда ты можешь выбирать. Я могу приказать, и вас четверых выведут за пределы нашей базы. Но подумай, не выгодней ли тебе решить эту проблему здесь и сейчас. Надеюсь, ты меня понимаешь правильно.
Я кивнул.
- Ну, вот и отлично, - выдохнув дым вверх, вперил в меня свои черные зрачки Гремучий. - Тогда, может, ты расскажешь нам, как провел последнюю ночь?
- Это допрос? - спрашиваю. - Тогда я имею право на адвоката.
Гремучий посмотрел на Шушкина, тихо, приглушенно засмеялся. Как пират Сильвер, которого в небезызвестном моему поколению "Острове сокровищ" озвучивал Джигарханян. В акульем взгляде "договца" сквозил упрек: вот видишь, генерал, эта сволочь понимает только один язык - язык стали и свинца.
Прекратив смеяться, он раздавил окурок в пепельнице и встал на ноги. Подойдя ко мне вплотную, Гремучий навалился на стойку локтями и мы с ним оказались словно парочка влюбленных. Глаза в глаза, я видел все дефекты его кожи: угристую сыпь, мелкие язвочки на губах, маленькую черную бородавку в кустистых бровях.
- Да не поможет тебе адвокат, Глебушка, - сказал он. - Знаю я, где эта мразь засела. В угловой пятиэтажке на Скалецкого. Ребята Наная уже там. И если ты хоть каким-то макаром к этому причастен... - он облизнул губы, причмокнул. - Потому что тот, кому наш Жека подсобил, по описанию очень на тебя похож. Вылитой ты, Салманов. И ежели так, то лоханулся ты как маленький пингвинчик. Братанов для дела подыскал самых говеных. Знаешь почему? Дедулька-то проболтался дома. Поделился с дорогой внучкой своими планами, вот та поутру и примчала кормильца оплакивать. А когда ей ко лбу волыну приставили, поведала интереснейшую историю о неком тягачке, на которого его дедушка очень сильно рассчитывал. Рассчитывал, потому что у него были патроны, как он сам сказал, примерно полрожка. "Пятых" гильз в павильоне я насчитал десять штук. Значит, осталось у нашего везунчика пять-шесть патронов. А еще у командира отделения, Левоном звали, автомат пропал. Прикидываешь? "Вепрь" с оптикой, редкое унылое говно, но для тягача вроде тебя - просто мед. И пропал этот мед вместе с полным рожком. Я знаю, что если Жеку возьмут и он назовет имя, уже будет по херу что там у тебя за спиной и сколько в нем патронов. Но пока что у меня своя работа, так что будь любезен, продемонстрируй здесь находящимся свою пушку.
Было странное ощущение. Вместо мозга в голове выросла какая-то тяжелая монолитная глыба. Не способная ни думать, ни анализировать, ни подавать нервные импульсы остальным органам. Как в почке, так разросся камень под моим лысым черепом. На какое-то время я весь вымер изнутри, превратился в муляж, чучело.
На самом деле мысли не пропали, они просто рванули со всех направлений и застряли в узком дверном проходе, который превращает мысли в определенные внешневыраженные реакции: слова, мимику, действия. Это стопор потерпевшего, которого едва ли не насмерть сбили на пешеходном переходе, а в суде признали нарушившим правила дорожного движения.
Но когда мысли пошли, я увидел все. И Жеку, которому сдирают ногти, допрашивая обо мне. И карие зрачки Калмыка, увидевшего злое*учего "вепря". Ты?! - спрашивает он. И мгновенную реакцию Гремучего со своими пацанами увидел. У меня не будет шанса. Я даже не успею нож выхватить, - тот самый подарок Калмыка, - уже не говоря о том, чтобы в ход "вепря" пустить. Гремучий хоть и не кмс по боксу, но парень верткий, с такого расстояния не обведешь. И взгляд Шушкина, не осуждающий, но и без капли сострадания или понимания. И фонарный столб со свисающей веревкой. И даже услышал треск ломающихся шейных позвонков...
Что там мне цыганка нагадала, не помните? Что не от пули смерть моя, да? Еще бы, конечно не от пули. Пуля там и рядом не валялась.
На лице чувствую улыбку. Она появилась сама по себе, я же говорил - мой мозг не отдавал никаких команд. Тем не менее, зубы обнажились по своему хотению, а пальцы принялись расстегивать пуговицы бушлата. Думая о том, что делать после, я решаю, что, наверное, попытаюсь бежать по дороге на их базу. И пусть подавится цыганка своим предречением, я даже петлять не буду. Нехай стреляют даже от бедра, не промахнутся.
Гремучий не спускал с меня глаз. Он понимал, что я могу положить палец на курок и попытаться его угрохать, понимали это и его двое парней, а потому напоминали надрессированных овчарок, которые только и дожидались, чтоб при малейшем неправильном движении вцепиться мне в глотку.
Отведя руку назад, я нащупываю теплый металл. Неудачный эксперимент украинских инженеров, олицетворение моей жадности, которая известно, что делает с фраерами, был на месте. Поймав его за сложенный приклад, перетягиваю на грудь.
Мой взгляд не мерцает, я ни на миг не переставал смотреть Гремучему в глаза. Заученным движением отсоединяю и протягиваю "догу" магазин. Ожидаю увидеть перемену на его лице, он уже, должно быть, узнал оружие своего однокорытника. Но лицо его остается прежним.
Шмыгнув носом, он неудовлетворенно раздул ноздри, поелозил губами по зубам, выпрямился.
- Пошли, - кинул своим и сам направился к выходу.
Миновав Шушкина, он изобразил на лице мину в стиле оскорбленного, но обязующегося разобраться со всем этим беспределом бандюка. Как в славных девяностых. Мол, разрешили тут на свою голову свою территорию заиметь, так они уже ни в хер нас не ставят. Надо бы рассказать Вертуну...
Доходить до меня начинает, когда за ним закрывается дверь и мой мозг понемногу возвращает свою сырообразную квинтэссенцию. В руке я по прежнему держу рожок. Он пуст, как кабинка лифта. Я ничего не понимаю, куда девались тридцать патронов? Меня облохматили? Украли? Да нет же, тупица. Посмотри, что у тебя на ремне.
Я смотрю, и глупая улыбка становится еще шире. Только теперь мне реально хочется хохотать во весь голос. Спасибо Гремучему, что ушел, иначе он бы несомненно понял бы в чем причина моего приступа.
Старый товарищ оказался родней для руки, поэтому я даже не понял, когда вместо трофейного булл-папа закинул за спину свой старый "укорот"...
Он опять спас мне жизнь. И мне хотелось его за это просто расцеловать.
- Налей-ка, - сказал я Калмыку, присоединив пустой магазин обратно, - а то аж в горле пересохло.
Бармен наполнил три рюмки, и мы выпили. Я был готов заспорить, что ни один из тех, кто сейчас находился в "Неваде", ни хрена так и не понял. И это просто отлично.