Он был финном, как его родители, деды и прадеды, а жена – беженкой из Венгрии, одной из тех, кто уехал из страны после того, как Балатон превратился в радиоактивное болото. И звали ее не по-фински. Ее звали Като. И волосы у нее были не русые, а черные, как воронье крыло…
Она вела сына из школы, а мальчик был похож на отца…
Они нарвалась на немецкий патруль… И эти выродки – не арийцы, о которых рассказывала ему бабка, а темнокожие турки, – с хохотом отшвырнули ее и сына к стене, разрисованной яркими красками, и расстреляли. Суло прибежал, рыдая от горя, и нашел лишь обгоревшие трупы. «Напалм роднит людей», – так любил говаривать новый канцлер Германии Отто-Абдаллах фон Штруббер. Судя по официальной биографии, – немец с примесью суданской крови. Судя по стереофотографиям, негр. Судя по речам и поступкам, – бандит с большой дороги.
…Когда в центре реабилитации Красного креста финну Суло Кяхяри предложили лететь к звездам, он отказался. Как он оставит родные озера, леса? Если он полетит, то никогда не сможет отправиться с друзьями на рыбную ловлю. Никогда больше он не скажет господину Перью, что у него не клюет. А ведь у Перью всегда были самые классные голландские блесны. Все мужчины в поселке завидовали Перью Куста, потому что у него были такие блесны.
А потом он согласился. Он разрешил ввести в вену иглу, которая позволит забыть разом обо всем. О тусклых лапландских закатах. О Суоми. Об озерах, которые поутру тонут в тумане, об островах, которые каменными глыбами встают из воды. Один укол, и он перестал быть финном.
Все ушло.
Наступил сон. Бесконечный сон. Черный сон, в котором не существовало ни сновидений, ни пробуждения.
И вот – угол… Судорога сводит руки и ноги. Не надо было так глубоко нырять… Как он теперь выплывет?..
Суло открыл глаза. Ему обещали, что он проснется в раю.
Только почему так темно? Разве в раю бывает ночь? Или это у него в глазах темнеет? И почему лица ангелов такие грязные и усталые?
– Разойдитесь! Чего уставились?
Нет, это определенно не Господь. И даже не Святой Петр.
– Где я? – попытался пробормотать Суло, но из этого ничего не вышло. Он только захрипел.
А потом он закрыл глаза и на самом деле уснул.
Ему снилось, что он сидит на берегу озера. В руках у него удочка. На нем замечательный полосатый свитер, который мама подарила на день рождения, когда ему исполнилось восемь лет. Точно такой же свитер был у его любимого плюшевого мишки. Какое-то время Суло считал мишку своим братиком. Тем более что на спине у мишки была пришита маленькая белая лейбочка «Юсо Кяхяри». Просто мишке не повезло: он родился плюшевой игрушкой.
Они с мишкой сидели у озера, закинув удочки, сосредоточенно смотрели на поплавки и ждали, у кого первого клюнет.
А потом неожиданно налетел ветер. Очень холодный. Суло сжался, пытаясь согреться. Ветер не утихал. Он забирался за шиворот ледяными пальцами. Нужно что-то делать, иначе даже волшебный мамин свитер не спасет. Суло повернулся к мишке. Может, он отдаст ему свой свитер? Мишка плюшевый, и холод ему не страшен. Между Суло и мишкой стояла старая ржавая банка с землей – они ловили на дождевых червяков. Стараясь не опрокинуть банку, Суло потянулся к мишке. Позвал:
– Юсо! Юсо!
Однако мишка не шелохнулся. Он сидел неподвижно, уставившись на поплавок. В какой-то миг Суло усомнился: может, ему только кажется, что мишка живой?
Он вновь потянулся к Юсо, но банка мешала. В ней было что-то противное, гадкое. Может, ржавые пятна, проевшие некогда сверкающую, искрящуюся жесть, а может, отогнутая крышка с металлическими заусенцами. Казалось, тронешь банку, и эти стальные крючки намертво вопьются тебе в руку.
И все же Суло решил не отступать. Он уже не замечал порывов ветра. Ему надо непременно сделать так, чтобы Юсо обратил на него внимание, поговорил с ним. Подняв с земли палочку, Суло попытался отодвинуть банку, но ничего не вышло. То ли банка была слишком тяжелой, то ли палочка слишком тонкой.
Тогда он вскочил и что есть силы пнул банку ногой.
Банка опрокинулась и медленно-медленно покатилась по берегу. Казалось, ее еще можно остановить, но Суло только смотрел, как она катится… пока жестянка не плюхнулась в воду, подняв фонтан брызги.
Юсо взревел от злости, отшвырнул удочку и повернулся к нему. Только это уже не был милый, знакомый Юсо с пластмассовыми глазками-пуговицами на плюшевой физиономии. Это был настоящий медведь. Он хрипло дышал, влажные ноздри раздувались. В пасти белели огромные, острые, как осколки стекла, клыки. Суло попятился. Медведь не шевелился, только хрипел и моргал своими злыми, подслеповатыми глазками, но Суло чувствовал: еще миг, и зверь бросится на него.
Он закричал и открыл глаза.
И с ужасом… нет, почему же с ужасом… увидел, что над ним склонилась девушка.
«Подсолнух», – подумал Суло и понял, что вот-вот улыбнется. Волосы у нее были желтые, как цветки одуванчика, а глаза черные-черные… и ужасно серьезные.
– Кто ты? – пробормотал он. Пересохшие губы не слушались.
Но девушка не ответила. Она исчезла, а на ее месте появился плотный темноволосый мужчина с насмешливой улыбкой. Он что-то произнес на неизвестном языке, а потом в руку Суло вонзилась игла.
И он вновь провалился в бездну сна без сновидений.
* * *
– Как он? – спросил сержант, набивая патронами новый магазин.
– Трудно сказать, – пожал плечами доктор. – Мы его разбудили, но… Никто не знает, что может случиться с человеческим мозгом за такое время. Экспериментальных данных нет.
– Как это нет? А наши предки? Они точно так же мотались по Галактике, пока сменявшиеся дежурные экипажи искали подходящую планету…
– Вы забываете, сержант, что этот, – доктор кивнул в сторону «спящего», который бессильно растянулся на прорезиненном полотнище, – путешествовал как минимум в два раза дольше.
– И что?
– Он вдвое дольше пробыл в спячке. Поверьте, это не мелочи. К тому же… вспомните, что тогда творилось на Земле. Люди были готовы на что угодно, только бы улететь. А для некоторых в буквальном смысле было лучше умереть, чем остаться. По большому счету, процентов пятнадцать колонистов вообще нельзя было отправлять в космос. А человеческий мозг – штука очень хрупкая. Вы знаете, что восстанавливать тело после гибернации научились очень рано? Проблема состояла в том, что после «разморозки» у подопытных животных сохранялись только базовые рефлексы, да и то не всегда. И при сравнительно небольшом проценте погибших почти четверть колонистов страдала более или менее выраженными психическими расстройствами. Можете представить, сколько их было на самом деле? Вспомните первые дни Республики. Вспомните все эти вспышки массового безумия…
– Ладно, все это лирика, – сержант громким щелчком загнал обойму в магазин. – Пора выдвигаться. Как говорят в десанте, «раньше встанешь – раньше сдохнешь».