– Отлично, девушка. Забирайте своего брата. А когда оклемается, пусть не суется на земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд.
Палач пропускает плетку через кулак, окатив нас кровавыми брызгами, потом аккуратно складывает ее колечками и удаляется. Миротворцы нестройным шагом идут за ним. Несколько человек отстает, чтобы унести оглушенного Дария. Наши с Пурнией взгляды встречаются. «Спасибо», – беззвучно шепчу я одними губами. Пурния не отвечает, но думаю, мы с ней друг друга поняли.
– Гейл! – Я бросаюсь к нему, беспомощно тереблю узлы.
Кто-то протягивает нож, и Пит перерезает веревки. Гейл валится на землю.
Отнесем его к твоей матери, – командует Хеймитч.
Носилок поблизости не достать, но старушка из магазинчика тканей продает нам широкую доску-прилавок.
– Только не говорите, где взяли, – просит она, спеша убрать остатки товара.
Площадь почти опустела. Страх пересилил тягу к состраданию. После всего, что случилось, я не могу никого винить.
К тому времени, как мы укладываем бесчувственное тело на доску вниз лицом, рядом остается лишь горстка людей: Хеймитч, Пит и несколько шахтеров, товарищей Гейла по смене.
Соседская девочка по имени Ливи берет меня за руку.
– Помощь нужна?
В серых глазах – и страх, и решимость. Когда-то мама спасла ее младшего брата от кори.
– Можешь дойти до Хейзел? Прислать ее к нашему дому?
– Ага. – Девочка разворачивается на каблучках и убегает.
– Ливи!– бросаю я вслед. – Только пусть не берет ребятишек.
– Я сама с ними посижу, – отвечает бывшая соседка.
– Спасибо!
Подхватив куртку Гейла, спешу догнать остальных.
– Снег приложи, – советует Хеймитч, не оборачиваясь.
Запускаю ладонь в сугроб и прикладываю к пострадавшей щеке холод. Боль притупляется. Левый глаз ужасно слезится, и в наступивших сумерках я бреду на звук шагов.
По дороге сменщики Гейла, Брисл и Том, рассказывают, как все было. Из леса Гейл прямиком направился к дому Крея, но вместо ценителя диких индеек, никогда не скупившегося на деньги, наткнулся на нового главу миротворцев, человека по имени Ромулус Тред. Никто не знает, куда делся Крей. Еще с утра он купил в Котле бутылку белого, не заикнувшись о том, что намерен оставить пост, а потом вдруг бесследно исчез. Гейл появился со свежей тушкой в руках и, конечно, не смог отвертеться. Тред арестовал его, вывел на площадь, заставил публично покаяться и тут же приговорил к избиению плетью. К тому времени когда я прибежала на площадь, ему нанесли не менее сорока ударов. На тридцатом Гейл потерял сознание.
– Хорошо еще, птица была всего одна, – прибавляет Брисл. – Появись он с обычной сумкой трофеев...
– Парень соврал, будто нашел индейку на территории Шлака: дескать, она сама перепорхнула через забор, а он добил ее палкой, – вставляет Том. – Это тоже против закона. Но если бы Тред узнал, что Гейл шастал по лесу с луком, – убил бы на месте.
– А Дарий? – интересуется Пит.
Он уже на двадцатом ударе сказал, что пора прекращать. Только не так любезно, как Пурния: вывернул Треду руку, и тот его стукнул кнутовищем в лоб. Теперь бедолаге не поздоровится, – замечает Брисл.
– Да уж, теперь нам всем придется несладко, – говорит Хеймитч.
Мокрый снег валит все гуще, становится все тяжелее видеть. Я уже полагаюсь только на слух, шагая обратно к дому. Дверь открывается, и на сугробы падает сноп золотого огня. На пороге – мама. Она прождала меня целый день и еще ничего не знает.
– Новый глава, – роняет мой ментор, словно других объяснений не требуется.
Мама кивает и на глазах превращается из женщины, что не могла без меня убить паучка, в бесстрашного воина. Я всегда с восхищением, даже с благоговением наблюдала подобные перемены. Когда в дом принесут умирающего или больного... Можно сказать, только в это время она и знает, зачем живет на свете. За считаные секунды длинный кухонный стол очищают от лишних вещей, накрывают стерильной белой тканью и опускают на него Гейла. Переливая воду из котла в миску, мать посылает Прим в кабинет за лекарствами. Сушеные травы, настойки, аптечные пузырьки. Ее длинные тонкие пальцы добавляют в воду горстку того, пару капель сего, замачивают в миске льняную тряпицу, а Прим уже слушает наставления по поводу следующей припарки.
Мама бросает взгляд в мою сторону.
– Глаз не задело?
– Нет, это просто опухоль.
– Приложи еще снега, – велит она.
Но Гейл сейчас явно главнее.
– Ты можешь его спасти?
Мама не отвечает, лишь молча отжимает тряпицу и растягивает руками, чтобы скорей остудить.
–Не волнуйся, – говорит Хеймитч. –До Крея тоже стегали жителей почем зря, и всех доставляли к ней.
Надо же, я и не помню такого времени, чтобы глава миротворцев пускал в ход плетку. В те годы маме было столько же, сколько мне сейчас, и она трудилась в аптекарской лавке вместе с родителями. Значит, уже тогда у нее были руки целительницы.
Теперь она с превеликой осторожностью принимается отмывать иссеченную плоть на спине Гейла. Я бесполезно стою в углу, с твердым комком в животе; с перчаток на пол накапала целая лужица. Усадив меня в кресло, Пит прикладывает к щеке тряпицу со свежим снегом.
Брисла и Тома Хеймитч отсылает по домам, и я вижу, как он сует им в ладони по крупной монете.
– Еще неизвестно, что станется с вашей сменой.
Шахтеры кивают и принимают деньги.
Появляется Хейзел – красная, запыхавшаяся, со снегом на волосах. Не говоря ни слова, она садится возле стола, берет Гейла за руку и подносит се к губам. Мама не обращает ни на кого внимания. Она у себя, в особенной зоне, наедине с больным. Разве что Прим иногда потребуется. Прочие не существуют, они могут и подождать.
Но даже мама с ее искусными руками безумно долго промывает раны, обрабатывает края уцелевших лоскутов кожи, накладывает целебную мазь и легкую повязку. Теперь, когда крови нет, я могу четко видеть каждый рубец от удара; от этого зрелища начинает мучительно подергиваться щека. Мысленно умножаю свои страдания в два, три, сорок раз... Остается надеяться, что Гейл как можно дольше пролежит без сознания. Но, конечно, чуда не происходит. Едва наложена последняя повязка, как с его губ срывается стон. Хейзел гладит сына по голове, что-то шепчет, а мама и Прим тем временем роются среди скудных запасов болеутоляющих средств. Эти лекарства ужасно дороги, их трудно достать из-за повышенного спроса; к тому же нужно быть настоящим врачом. Сильные средства мама приберегает для самых серьезных случаев, но что такое серьезный случай? Мне кажется, боль – она боль и есть. Не могу смотреть, когда люди страдают. Я бы, наверное, перевела все запасы за день. А мама их бережет – в основном для умирающих, чтобы облегчить беднягам переход в иной мир.