— Сообразили наконец, — жалостливо покачала головой Рената. — Ведь это яснее ясного. Вы хоть видели, какими глазами он на меня смотрит? Это же зверь, монстр! Я боюсь одна по коридорам ходить. Вчера встретила его на лестнице, а вокруг ни души. Так внутри все и екнуло! — Она схватилась рукой за живот. — Я за ним уже давно наблюдаю. По ночам у него в окне свет горит, а шторы плотно задернуты. Вчера была ма-аленькая такая щелочка. Я заглянула с палубы — он стоит посреди каюты, руками размахивает, строит жуткие рожи, кому-то пальцем грозит. Кошмар! Потом, ночью уже, разыгралась у меня мигрень, вышла подышать свежим воздухом. Вдруг смотрю — стоит на баке наш псих, голову к небу задрал и смотрит на луну через какую-то железяку. Тут меня и осенило! — Рената подалась вперед и перешла на шепот. — Луна-то полная, круглая. Вот он и ошалел. Он маньяк, у которого в полнолуние кровожадность просыпается. Я читала про таких! Что вы на меня, как на дуру, смотрите? Вы в календарь заглядывали? — Рената с торжествующим видом достала из ридикюля календарик. — Вот, полюбуйтесь, я проверила. 15 марта, когда на улице Гренель убили десять человек, как раз было полнолуние. Видите, написано черным по белому: pleine lune. [15]
Барбос посмотрел, но довольно лениво.
— Да что вы таращитесь, словно филин! — рассердилась Рената. — Вы хоть понимаете, что сегодня опять полнолуние! Пока будете тут рассиживаться, у него снова ум за разум зайдет, и он еще кого-нибудь укокошит. Я даже знаю кого — меня. Он меня ненавидит, — ее голос истерически дрогнул. — Меня все хотят убить на этом мерзком пароходе! То африканец набросился, то азиат этот пялится и желваками шевелит, а теперь еще сбрендивший баронет!
Барбос смотрел на нее тяжелым, немигающим взглядом, и Рената помахала у него перед носом рукой:
— Ау! Мсье Гош! Вы часом не уснули?
Дед крепко взял ее за запястье, отвел руку и сурово сказал:
— Ну вот что, голуба. Хватит дурака валять. С рыжим баронетом я разберусь, а вы мне лучше про шприц расскажите. Да не крутить, правду говорить! — рявкнул он так, что Рената вжала голову в плечи.
* * *
За ужином она сидела, уставившись в тарелку. К сотэ из угрей почти не притронулась — а всегда ела с отменным аппетитом. Глаза были красные, опухшие. Губы время от времени чуть подрагивали.
Зато Барбос был добродушен и даже благостен. На Ренату поглядывал часто и не без суровости, но взгляд был не враждебный, скорее отеческий. Не так уж грозен комиссар Гош, каким хочет казаться.
— Солидная вещь, — сказал он, с завистью глядя на часы Биг-Бен, стоявшие в углу салона. — Есть же счастливые люди.
Монументальный приз не влез к Фандорину в каюту и временно поселился в «Виндзоре». Дубовая башня оглушительно тикала, позвякивала, похрюкивала и каждый час закатывала такой набат, что с непривычки все хватались за сердце. А за завтраком, когда Биг-Бен с десятиминутным опозданием известил о том, что уже девять, докторша чуть не проглотила чайную ложечку. К тому же в основании башня была явно узковата и при сильной волне начинала угрожающе раскачиваться. Вот и сейчас, когда ветер посвежел и белые занавески на распахнутых окнах капитулянтски затрепыхались под ветром, Биг-Бен расскрипелся не на шутку.
Русский, кажется, принял искреннее восхищение комиссара за иронию и стал оправдываться:
— Я им г-говорил, чтобы часы тоже отдали падшим женщинам, но господин Дрие был неумолим. Клянусь Христом, Аллахом и Буддой, к-когда прибудем в Калькутту, я забуду это страшилище на пароходе. Никто не посмеет навязать мне этот кошмар!
Он тревожно покосился на лейтенанта Ренье — тот дипломатично промолчал. Тогда в поисках сочувствия дипломат взглянул на Ренату, но она ответила суровым взглядом исподлобья. Во-первых, настроение было скверное, а во-вторых, Фандорин с некоторых пор был у нее не в чести.
Тут была своя история.
Началось с того, что Рената заметила, как квелая миссис Труффо оживает прямо на глазах, если оказывается поблизости от душки дипломата. Да и сам мсье Фандорин, судя по всему, относился к той распространенной породе записных красавцев, кто в каждой дурнушке умеет усмотреть что-нибудь пикантное, ни одной не пренебрегает. К этой разновидности мужчин Рената в принципе относилась с уважением и даже была к ним неравнодушна. Ужасно любопытно было бы узнать, какую изюминку откопал голубоглазый брюнет в унылой докторше. А то, что он испытывает к ней определенный интерес, сомнений не вызывало.
Несколько дней назад Рената стала свидетельницей забавной сценки, разыгранной с участием двух актеров: миссис Труффо (амплуа — женщина-вамп) и мсье Фандорин (амплуа — коварный соблазнитель). Аудитория состояла из одной молодой дамы (на редкость привлекательной, хоть и в интересном положении), притаившейся за высокой спинкой шезлонга и подглядывавшей в ручное зеркальце. Место действия — корма. Время — романтический закат. Пьеса исполнялась на английском языке.
Докторша подкатывалась к дипломату по всей слоновьей науке британского обольщения (оба действующих лица стояли у перил, вполоборота к уже упомянутому шезлонгу). Начала миссис Труффо, как положено, с погоды:
— Здесь, в южных широтах, солнце светит так ярко! — проблеяла она с пылом.
— О да, — ответил Фандорин. — В России в это время г-года еще не стаял снег, а здесь температура достигает тридцати пяти градусов Цельсия, и это в тени, а на солнцепеке еще жарче.
Теперь, после удачного завершения прелюдии, миссис Козья Морда почувствовала себя вправе перейти к более интимному предмету:
— Просто не знаю, как мне быть! — с приличествующей теме застенчивостью поведала она. — У меня такая белая кожа! Это несносное солнце испортит мой цвет лица, да еще, чего доброго, одарит веснушками.
— Вопрос с веснушками меня т-тоже очень беспокоит, — с глубокой серьезностью ответил русский. — Но я проявил предусмотрительность, захватил с собой лосьон из экстракта турецкой ромашки. Видите — загар ровный, а веснушек совсем нет.
И подставил, змей-искуситель, добропорядочной женщине свое смазливое личико.
Голос миссис Труффо предательски дрогнул:
— Действительно, ни одной веснушки… Только брови и ресницы немножко выгорели. У вас дивный эпителий, мистер Фэндорин, просто дивный!
Сейчас он поцелует, предсказала Рената, видя, что эпителий дипломата отделен от раскрасневшейся физиономии докторши какими-нибудь пятью сантиметрами.
Предсказала — и ошиблась.
Фандорин отодвинулся и сказал: