– Для того я и спрашиваю заранее, господин офицер. Что я должен сделать, чтобы вы отпустили меня живым?

– Послушай, финн... – Немец замялся. – Я ничего не стану обещать, но беспокоиться тебе рано. Если вздумаешь удрать...

– Я не буду удирать, господин офицер, – печально сказал Керьялайнен. – Вы убили того человека, что жил на хуторе, господин офицер?

– Да. И кончай задавать вопросы, финн. Сейчас мы отдохнем и пойдем дальше. Мы должны добраться до утра.

Айнцигер выждал ровно полчаса и растолкал Воскобойникова. Пища и самогон помогли комиссару – он сам, без посторонней помощи, поднялся и стал карабкаться по склону оврага наверх. Он полз, словно огромный жук, руки проваливались в глубокий снег, сползал обратно и снова полз.

– Помоги ему, – велел Айнцигер финну, а сам взял автоматы и вещмешки.

К деревне они и в самом деле вышли спустя два с небольшим часа. Комиссар опасался, что на окраинах могут быть выставлены посты, но всё было спокойно. В любом случае – обессиленные, замерзшие – Воскобойников и Айнцигер вряд ли оказали бы серьезное сопротивление, наткнись они на патруль.

Оставалось найти дом учителя, и здесь кстати пришелся Керьялайнен. Проинструктированный Воскобойниковым, он постучал в окно домика победнее и, когда густой мужской бас осведомился, кого носит по ночам, жалобно забормотал:

– Простите, ради Христа, я Кристиан, родственник учителя Вальдена с дальнего хутора, заплутал в метель, едва добрался, никак дом его найти не могу...

– От моего – четвертый по улице, – ответил бас успокоенно. – Да не броди впредь по ночам, тем более по лесу.

Воскобойников трясся, прислонившись к бревенчатой стене дома. Он чувствовал себя очень плохо, перед глазами плыли черные спирали, во рту стоял дрянной медный вкус.

– Идемте, – сказал немец, подталкивая его. – Осталось совсем немного, главное – попасть в дом к учителю. Надеюсь, история про родственника с хутора сойдет.

– Если он у него есть, – пробурчал Керьялайнен, и Станислав Федорович заметил, что финн в первый раз не добавил «господин офицер».

Но история про родственника не понадобилась. На стук учитель вышел сам, с керосиновой лампой в руке, и тут же Айнцигер сунул ему под нос ствол пистолета.

– Молчите, господин Вальден. Если дома есть еще кто-то, кроме вас, эти люди могут пострадать.

– Я живу один, – с достоинством сказал учитель. – Пройдите, пожалуйста, внутрь: я не хочу, чтобы в коридор намело снега.

Попав в тепло, Воскобойников словно получил удар по голове чем-то тяжелым и мягким. Лицо буквально опалило жаром, и комиссар понял, что сейчас упадет и уснет. Он ничего не мог с собой поделать, и это, должно быть, заметил Айнцигер, который коротко бросил учителю:

– Нашего товарища нужно уложить, он болен. Затем я объясню вам, что означает наш визит.

– Не беспокойтесь, я знаю, что он означает, – спокойно ответил Вальден.

Он говорил что-то еще, но комиссар уже ничего не слышал и не понимал.

...Очнулся Станислав Федорович, лежа на высокой кровати. Кто-то – скорее всего, учитель и Керьялайнен – раздел его до белья и укрыл стеганым ватным одеялом. В двух шагах от кровати стоял стол, а за столом сидели Айнцигер, Керьялайнен и учитель Вальден. Они не заметили, что комиссар проснулся, а Воскобойников не торопился это демонстрировать.

Учитель Вальден оказался высоким худощавым мужчиной лет сорока пяти, с аккуратным пробором посередине головы, словно у царского приказчика, и с тараканьими неприятными усами. Он сидел лицом к кровати, и Воскобойников мог отчетливо рассмотреть учителя в свете керосиновой лампы. Судя по всему, Айнцигер и Вальден беседовали и между делом закусывали: вареная картошка в миске, какие-то соленья, крупно порезанная домашняя колбаса. Керьялайнен сидел со стаканом в руке и смотрел куда-то вверх – то ли пьян, то ли просто мертвецки устал.

– ...понимаете ли, господин офицер, я не думаю о том, в добрые или злые руки передаю Руну, – закончил фразу учитель. – Она сама знает, на какой срок ей задержаться у человека вне зависимости от того, добро он творит или зло. К тому же эти понятия чересчур расплывчаты.

– Вы хотите сказать, господин Вальден, что Руна, которую я привезу...

Айнцигер не закончил, потому что учитель быстро-быстро закивал, так, что его вылизанный пробор рассыпался на отдельные пряди.

– Даже если ее положат в сейф, это не означает, что она будет служить своему новому хозяину всегда. Нет, я не исключаю возможности, что он будет обладать ею до самой своей смерти... но когда и почему она наступит, эта смерть? Приблизит ее Руна? Отдалит?

– Но Руна защищает, – возразил оберштурм-фюрер.

– Не всех и не от всего. По сути, даже я знаю о ней ничтожно мало. Что, если она сама захочет сменить владельца?

– В сторону пустые разговоры, – сказал немец, цепляя вилкой кусок колбасы. – Где Руна? Я готов забрать ее и уйти.

– И оставите меня в живых?

– Почему же нет?

– Ярка вы убили, – спокойно произнес учитель.

– Откуда вы знаете?!

– Знаю. К тому же нет смысла оставлять жизнь тому, кто владеет ненужным знанием.

– Увольте, – поморщился Айнцигер. – Без Руны ваше знание ничего не стоит. Сказки! Никто ничему не поверит. Я и сам не верил... до тех пор, пока не увидел своими глазами действие совсем слабой Руны... Кстати, сколько их всего?

– Это тайна, в которую я не посвящен, – развел руками учитель. – Я всего лишь Ларец. Говорят, что их восемь. Говорят, что сорок. Полагаю, какие-то утрачены до времени... Страшно подумать, что случится, если кто-то соберет все Руны, до одной.

Немец сосредоточенно жевал, потом повернулся и окликнул Воскобойникова:

– Господин комиссар! Как вы себя чувствуете? – Решив, что притворялся достаточно, Станислав Федорович делано зевнул и пробормотал:

– Вроде бы живой.

– А если живой, садитесь к столу, – сказал Айнцигер. – Вам не повредит выпивка и легкая закуска.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К БУДУЩЕМУ-5

Я заснул, чувствуя запах женщины. Юлька не стала сушить волосы после душа и легла так, разметавшись по одеялу, и меня окутывал умопомрачительный аромат. Так пахла, наверное, земля, в которую бросали семя мужчины, во время посева. Она парила, проникая в ноздри запахом грядущего урожая, будущего хлеба. Женщина – это та же земля, в ней живет часть ее плодородной силы. И иногда, в редкие, особые моменты, мужчина может ощутить себя рядом с ней тем самым, древним, настоящим. Может быть, и не человеком вовсе.

Женщина – это вечность, сказал кто-то. Хорошо сказал. Правильно. Потому что мужчина, если он настоящий мужчина, – это время. Только он в состоянии постичь женщину. Измерить бесконечность, наполнить ее смыслом.