Оценив его взгляд, она улыбнулась и проговорила нараспев, по-русски, чисто, без акцента:
— Сяньшэн Герман Алнис? Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.
— Спасибо, — опомнился Герман, вспоминая обращение к молодым китайским женщинам, и добавил: — Сяоцзе.
Оглядевшись, он сел в кресло рядом с комиссаром службы безопасности, разглядывающим его с благожелательным интересом.
— Кофе, чай, матэ, тоник? — предложила Юэмей Синь, и Герман мимолетно подумал, что это имя ей идет [32] . В детстве он долгое время жил в Китае, в провинции Ляодун, и знал этот язык неплохо.
— Тоник, если можно.
Китаянка хлопнула в ладоши, и тотчас же в комнату бесшумно вплыл поднос-антиграв, на котором стояли бутылки с различными напитками и соками, бокал и чашка из тонкого, почти прозрачного фарфора. Хозяйка самолично налила в бокал девясилового тоника, подала Герману, тот благодарно кивнул, нечаянно дотронулся до ее пальцев и ощутил, как они вздрогнули.
— Спасибо.
— Не за что. Говорят, вы много лет прожили в Китае, хотя родились в Риге.
— Отец и мама работали в Шихуандинской обсерватории, и я жил с ними.
— Где именно?
— Недалеко от Ляодунского залива, там, где начинается Великая стена.
Юэмей Синь задумчиво пригубила чай из фарфоровой чашки, разглядывая гостя, чувствующего себя немного не в своей тарелке.
— Вам нравится наша Стена слез? [33]
— Как памятник старины, — пробормотал Герман, не понимая, к чему клонит китаянка.
— Что вы о ней знаете?
— Она была построена в третьем веке до нашей эры. — Герман вспотел, вспоминая историю создания «самого длинного кладбища мира», при возведении которого погибло больше полумиллиона человек. — При императоре Цинь Шихуанди. Длина стены — шесть тысяч пятьсот километров, ширина — до пяти с половиной метров, высота в среднем — около девяти…
— Это все?
— Все. — Герман разозлился и с вызовом встретил оценивающий взгляд женщины, на дне которого мерцали искры усмешки и ожидания. — Надеюсь, вы меня вызвали не для экзамена по истории Китая?
Юэмей и ее высокий гость переглянулись.
— Извините, сяньшэн, я не хотела вас обидеть. Просто захотелось узнать, любопытны ли вы.
— Зачем? Разве от этого что-то зависит?
— Ваша жизнь, — ровным голосом проговорил Ребров.
Герман вздрогнул, посмотрел на него с недоверием.
— Как это понимать?
— Как предупреждение, — ответила Юэмей Синь. — Наши службы не зря взяли под контроль изучение чужого космолета. Вы наверняка знаете, что Солнечная система и поселения людей у других звезд контролируются Наблюдателем с помощью «зеркал», то есть хрономембран.
— Какое отношение Наблюдатель имеет к машине мантоптеров?
— Наши специалисты только что обнаружили в его недрах и на корпусе несколько «зеркал», а это верный признак того, что Наблюдатель очень не хочет допустить, чтобы мы узнали, с какой миссией был послан в Солнечную систему корабль мантоптеров.
— Но ведь он шел в другую сторону — от Солнца, когда его засекли…
— Эксперты сделали вывод, что он сначала двигался именно к Солнцу, но потом наткнулся на «мертвяка» и…
— Его развернуло! — догадался Герман. — Экипаж, естественно, погиб…
— Именно так.
В каюте наступила тишина. Герман встрепенулся.
— Допустим, это правда. Почему вы говорите это мне? Зачем предупреждаете?
— Я недаром заговорила о вашем любопытстве, — улыбнулась Юэмей Синь, — и оно вполне оправдано. Каждый творчески мыслящий человек должен быть любопытным, иначе люди давно деградировали бы, не получая удовольствия от стремления узнать новое. В нашем случае это любопытство опасно. Вы хорошо подготовленный специалист и любите копаться в проблеме глубоко, а это может стоить вам жизни.
— Но почему?!
— Потому что Наблюдатель сделал все, чтобы мы не узнали истинной причины гибели экипажа космолета, а тут появляетесь вы, начинаете серьезно изучать проблему и во всеуслышание заявляете, что команда мантоптеров была отобрана специально и что она несла какую-то важную информацию. Как вы думаете, отреагирует на это Наблюдатель?
Герман в замешательстве перевел взгляд с лица китаянки на невозмутимое лицо Реброва и обратно.
— Ну-у… не знаю… если честно… и вообще, почему я должен об этом думать?
— Согласна, — кивнула начальница контрразведки, — об этом обязаны думать мы. Поэтому я и вызвала вас к себе. С этого дня вы будете находиться под охраной безопасников, а отчитываться о работе будете не Кларку, а лично мне. Особенно, если удастся выяснить, что заставило мантоптеров преодолеть бездну пространства глубиной в тридцать тысяч светолет.
— Разве уже известно, откуда они прибыли?
— Мантоптеры — циркониевые существа, — сказал Ребров, — цирконий в их крови играет ту же роль, что в нашей крови — железо. Так вот единственная известная нам циркониевая звезда находится в шаровом звездном скоплении М19 в Змееносце.
— Вы думаете, это родина мантоптеров?
— Хотелось бы. Мы это проверим, — спокойно сказал Ребров. — В ближайшее время Даль-разведка планирует экспедицию в том направлении, хотя и намного ближе, и мы немного подкорректируем задание. Разумеется, втайне от широкой общественной аудитории.
— Так далеко… тридцать тысяч световых лет!..
— Далековато, конечно, мы еще не залетали за пределы нашего звездного рукава, теперь попробуем.
Герман хмыкнул, но полемику о целесообразности такого полета затевать не стал.
— Я могу идти?
— Естественно. Только помните: о нашей беседе — никому ни слова!
Герман посмотрел на Юэмей Синь. Китаянка мило сморщила носик, хотя глаза ее остались серьезными и чуть печальными.
— Извините, пожалуйста. Мы надеемся на вас.
Он поднялся, молча поклонился и вышел, унося в душе два разных по мысли, но одинаковых по эмоциональному наполнению взгляда. Когда дверь за молодым ксенопсихологом закрылась, Ребров повернулся к Юэмей Синь и встретился с ней глазами.
— Он умный симпатичный парень, но к службе в наших рядах непригоден.
— У него просто замедленная реакция, — задумчиво отозвалась женщина. — И он не видит, насколько серьезна угроза. Мне бы не хотелось, чтобы с ним что-нибудь случилось. Ученых такого калибра надо беречь.