Генрих отмахнулся:
– И это сойдет.
Фон Лоос захохотал:
– Вот это я понимаю! Сорокалетний коньяк – сойдет! Вы мне нравитесь все больше.
– Вздор, – проворчал Генрих. – Я не девица, чтобы нравиться. Я полицейский. И у меня сейчас не сходятся концы с концами. Наш профессор пытается мне втолковать, что он владеет ключами к мировому господству, однако сидим мы не в Берлине, и не в Нью-Йорке, и не в Москве… А черт знает где, и трясемся от слова Моссад. Что же не так?
– Черт побери, у вас все так просто! Я говорю вам о научном открытии, о событии, о перевороте в науке! О великих возможностях! Создание атомной бомбы предсказали наши – наши, Генрих, – ученые, но у нас не было возможности воплотить их идеи в реальность.
– Еще бы… – пробормотал Генрих. – Мы занимались астрологией и алхимией…
Зеботтендорф не услышал или сделал вид, что не услышал его слов.
– И только спустя много лет американцы, опять же при помощи наших работ, сумели сделать это страшное оружие. Не все же сразу! Чтобы достичь успеха, нам нужна база, нам нужен материал, финансирование, наконец. Это же не так просто! Вы считаете, что атомная физика – это сложно, а душа – это так… – Зеботтендорф покрутил в воздухе руками.
– Что может быть проще финансирования? – поинтересовался Генрих. – Ваши мальчики навещают банкира… И готово.
– Генрих! Мы живем в большом мире. В этом большом мире ничто не теряется и не обнаруживается само по себе. Такие, я повторяю, такие деньги просто так добыть невозможно. Нам нужны государственные ресурсы. Как людские, так и… все прочие.
– Ах, вот оно что! – пораженно протянул Генрих. Он обвел жестом помещение: – Вот откуда такой бедлам в этой несчастной стране!
– Вы поразительно догадливы, мой друг, – улыбнулся фон Лоос.
– Проблема в том, что этих людей мало. Фактически – только пятеро. Они не созданы мной, они созданы природой, – продолжал Зеботтендорф. – Мое достижение только в том, чтобы раскрыть этих людей. Найти их среди остальных. Среди грязи человеческой, если угодно. Я, увы, не умею создавать их. Я не умею работать с человеческой душой напрямую. Пока. И я не могу рисковать этими, без ложной скромности, драгоценными экспонатами. Нам нужна эта страна! Отсюда мы раскрутим такую мельницу, в жерновах которой будут перемолоты и Москва, и Вашингтон! И все остальные! Но сначала эта богом забытая страна. Сначала она.
– Красиво, очень красиво. Но все равно не ясно, я-то вам зачем?
– Ваш опыт, конечно же, дорогой Генрих! – Фон Лоос отсалютовал ему бокалом.
– Ну и зазомбировали бы меня… В чем проблема? Зачем эти уговоры-разговоры?
– Хм… Видите ли, Генрих… – Зеботтендорф осторожно сел рядом. – Вы почему-то все упрощаете.
– Я знаю, что вашим ребятам с нами не по пути, господин Ракушкин. – Рауль Ловега, старик с лицом хитрой обезьяны, которая обставила не одного леопарда, улыбнулся. – Если вы отказались от Че, то и Аргентине ждать нечего.
– Ну, это как сказать. С Кубой…
– Куба крайне выгодно расположена, и поставить на нее ракеты очень заманчиво. Но я бы не желал для Аргентины такой судьбы. Я слишком люблю свою страну.
Антон вытер пот.
После кладбища они направились к Ловеге домой. Теперь Антон и Рауль сидели в маленьком садике, в тени деревьев с широкими листьями. Было жарко. На столике стоял высокий запотевший кувшин, но Ракушкин не пил. Черт его знает, что мог подмешать в сок этот хитрый старичок. Революционеры – народ ненадежный.
– Но вы же понимаете, что… Невозможно добиться успеха, не заплатив за него определенную цену. Мир двуполярен. Так или иначе, но вас вынудят присоединиться к одному из этих полюсов.
Рауль развел руками.
– Да, мир сложная штука. Сложная. Я уважаю Советский Союз, это огромная страна… Надеюсь, мы найдем общий язык. Когда придем к власти.
– Ну, поскольку пока до этого момента еще далеко, может быть, мы обсудим кое-какие общие проблемы?
Рауль налил еще сока и посерьезнел.
– Я могу понять, зачем это нужно нам, но для чего это нужно вам? Раз уж мы планируем сотрудничество, я хотел бы получить ответ на этот вопрос.
– По-моему, это просто. Эта страна похожа на кипящий котел. В этом вареве надо разбираться. Иначе ничего хорошего не выйдет. В сложившемся положении наши интересы совпадают. Я хочу знать, что происходит. Так же, как и вы. Видимо.
– А что вы можете дать нам? То есть я понимаю вашу заинтересованность. – Рауль поставил недопитый стакан на столик. – Но я могу разобраться во всем сам. Или силами… – он едва не сказал «Комитета», но вовремя сдержался, – …силами нашей организации. Для чего мне привлекать иностранцев? Как бы я ни относился к Союзу, но это другая страна.
– Если бы вы могли разобраться, вы бы уже разобрались. А я предлагаю вам опыт и широкий спектр возможностей, которых нет у подпольщиков. К тому же если мы договоримся, я кое-кого вам… отдам. В качестве подарка.
Рауль прищурился. Антон почти слышал, как в голове старика щелкают и переключаются цепи, просчитываются варианты. «Азартный дедушка, – подумал Ракушкин. – Как он с таким характером до такого возраста дожил, непонятно».
– Что за подарок? – наконец спросил Ловега. Его голос дрогнул, будто надломился.
– Поедем, покажу.
Ловега, ни слова не говоря, поднялся. Легко. Кресло, сплетенное из пальмовых веток, даже не скрипнуло.
Через двадцать минут они были в злополучном переулке на берегу Ла Платы. В свете дня – обычный переулок, в меру грязный, в меру запущенный. Таких в Буэнос-Айресе сотни.
– Итак? – с интересом спросил Рауль.
– Тут ее и убили.
– Знаю.
– Человек стрелял с небольшого расстояния. Отсюда. – Антон показал на камни мостовой. – Двигался с той стороны. И…
– У вас есть доступ к полицейским архивам? – насторожился Ловега. – Или это какой-то спектакль?
– Ни то, ни другое. Ни в каких архивах не значится, что убийца окликнул ее по имени, и если бы она не откликнулась, то, возможно, осталась бы жива. А мы с вами познакомились бы при других обстоятельствах.
Рауль сделал несколько шагов в сторону стены.
– Тут, говорите, он стоял? – Его рука нырнула за пазуху.
Антону было жарко, так что свой серый в полоску пиджак он держал свернутым на локте.
– Нет, – ответил Ракушкин. – Чуть дальше…
Когда Ловега обернулся, его рука замерла на полдороге.
– Не стоит, Рауль…
Ему в живот смотрела черная дырочка ствола. Едва приметная из-за накинутого на руку пиджака. Серого в светлую полоску.