Генрих пожал плечами.
– Может быть, вы и правы. А я просто расклеился. – Он задернул шторы. – Давайте лучше о делах.
– Вот это я понимаю! Давайте! Что у вас?
Фон Лоос подошел к столу, за которым обычно работал Мюллер, и уселся в кресло. Генрих едва заметно поморщился.
– У меня есть данные о том, где содержится Кристобаль Бруно.
Лоос выпучил глаза.
– И вы молчали?
– Я получил эту информацию совсем недавно. Если быть точным, вчера вечером.
– Черт побери! – Барон вскочил, бросился к двери. Остановился. – А я в вас не ошибся! Вы все тот же… Тот же…
– И даже лучше, – улыбнулся Генрих. – Но не спешите. Я бы хотел обсудить с вами план операции. Там есть некоторые тонкости.
– Какие же?
– Ну, например, правительство, безусловно, пожелает заполучить этого деятеля в свои руки. А я почти уверен в том, что слухи о том, что Кристобаль в столице, уже просочились наверх. Вряд ли вы хотите, чтобы Бруно попал в руки властей. Вытащить его оттуда будет посложнее, чем из рук…
– А кстати, у кого он? – перебил Генриха фон Лоос.
– Чем из рук его же собственных соратников. Ну, скажем так, бывших соратников.
– Хм… – Барон нахмурился. – Я изучал местных оппозиционеров очень долго. Более того, некоторые из них – это плод нашей с Зеботтендорфом работы. Совершенно невозможно, чтобы мы упустили людей… способных… на какие-то решительные действия. Невозможно!
– А старик Ловега?
– Он в коме…
– Был.
Фон Лоос провел ладонью по лицу.
– Знаете, Генрих, мне кажется, что стареете не вы, а я. Становлюсь мягкосердечным, что ли. Совсем разучился добивать врага. Мне казалось, что кома – достаточное основание, чтобы снять пешку с доски.
– К сожалению, она осталась на доске, и, судя по всему, ей нужно совсем немного, чтобы прыгнуть в ферзи. – Генрих незаметно выудил из кармана пузырек с таблетками и проглотил парочку. После вчерашних приключений сердце давило все сильнее и сильнее.
– Так. – Фон Лоос встряхнулся, и Мюллер почувствовал, что завидует этому молодому старику. Зеботтендорф с его проклятыми богом исследованиями знал, что предложить стареющим бонзам. – Что вы думаете по этому поводу? Вы провели серьезную работу, и я полагаю, что будет справедливо, если вы доведете ее до конца.
Большая часть посольских работников была эвакуирована, а само посольство перешло на чрезвычайный режим. То есть в любой момент в устье Ла Платы могла войти подводная лодка, забрать пассажиров и исчезнуть в океане. Впрочем, все надеялись, что до такого экстремального способа эвакуации не дойдет и все ограничится обыкновенным самолетом. Сначала на Кубу, а потом домой.
Из всех вещей у Яковлева на столе лежала только одна папка, а рядом со столом всего один «дипломат», где находились кое-какие личные вещи. Все остальное было упаковано и отправлено в Союз.
В дверь постучали.
– Входите, Антон, входите, – устало пробормотал Яковлев.
– Здравствуйте. Вызывали?
– Как вам сказать. – Яковлев снял очки и потер уставшие глаза. – Вызывать, я надеюсь, мне вас не придется никогда. Но приглашал, это да.
– Я вас слушаю.
– Нет, Антон Яковлевич, это я вас слушаю. Что у вас там за история? Меня уже спрашивали… Сами знаете откуда. Интересовались. Я, конечно, как мог, объяснил. В меру своего понимания вопроса. Однако боюсь, что моих пояснений надолго не хватит. И наше с вами горячо любимое руководство начнет сердиться. Сами понимаете, что сердиться будут не на вас, а на меня. Вот так-то. А вы мне совсем не помогаете. Нехорошо.
– Виноват.
– Оставьте это, Антон Яковлевич… Оставьте. Лучше помогите мне разобраться в ситуации. Что за игру вы затеяли? Страну сейчас, мягко говоря, лихорадит. Вот-вот всех иностранных специалистов нашего профиля попросят со сцены… Сами видите, к чему все идет. Так что рассказывайте… У работника вашего уровня есть большая, очень большая свобода действий, но… Теперь я слушаю.
– Мною взяты в разработку люди, имеющие отношение к марксистскому подполью. И у меня есть веские основания считать, что весь военный переворот был заранее спланирован в плотной связке с местным подпольем. Более того, над некоторыми членами марксистской оппозиции проводились опыты с применением психотропных веществ, вызывающих подчинение условному «хозяину». Есть основания полагать, что… – И тут Антон запнулся. Не то чтобы он не любил врать. Нет. Правда в его профессии – понятие очень относительное. Просто Ракушкин не торопился в сумасшедший дом. – Что следы этих веществ тянутся к иностранным разведывательным управлениям. Таким образом, Аргентина является всего лишь испытательным полигоном.
В кабинете стало тихо. Только муха остервенело билась в стекло.
– А насколько вескими доказательствами вы обладаете по этому вопросу? Сами понимаете, что сказать можно что угодно. Пока разговор очень беспредметный.
– Пока вещественных улик у меня нет. Свидетельства очевидцев. Однако доказательства будут. Я уверен.
Яковлев побарабанил пальцами по столу.
– Это очень плохо, что нет доказательств. Безусловно, ваше слово тоже кое-чего стоит. Но все-таки хотелось бы получить какие-то конкретные материалы, если дело так серьезно, как вы утверждаете. Психотропное воздействие на человека – это очень серьезно, вы понимаете? Да еще в таких масштабах…
– Да, конечно.
– И у вас очень мало времени, вы понимаете?
– Так точно.
Яковлев поморщился.
– И еще один момент. Что у тебя там… с этим журналистом. Что за странная история?
– Константин Таманский?
– Он самый.
– Он… – На языке у Антона завертелось слово «погиб». Яковлев поднял взгляд от стола и посмотрел Ракушкину прямо в глаза. Пауза тянулась долго. – Он… мне еще нужен. Человек активный. Полезный. Участвовал в деле…
– Я ведь предлагал тебе помощь.
– Таманский имеет личную заинтересованность. У меня на него есть определенные планы.
Яковлев вздохнул.
– В общем, так, Антон, поймите меня правильно. Я многое в жизни видел. Я подозреваю, что это моя последняя командировка. И я вам скажу так: если журналист не вернется домой…
Юрий Алексеевич снова внимательно посмотрел в глаза Антону.
– Можете идти. На всякий случай вот вам расписание самолетов… —Яковлев протянул Ракушкину листик с несколькими строчками. – Не потеряйте. Может понадобиться.
Антон кивнул и вышел.
– Совсем плох наш узник. – Антон закрыл дверь, ведущую в комнату, где сидел Кристобаль, и повесил ключ на гвоздь. – На вопросы не отвечает. Трясется и бормочет что-то непонятное. Я такое один раз уже видел, правда, в более яркой форме.