Мод кивнула и повернулась, собираясь уходить.
— Мод, — сказал я.
— Да?
— Есть кое-что еще.
Она на секунду закрыла глаза — потом посмотрела на меня.
— Похороны вашей матери… — Я оборвал себя на полуслове. Я не мог ей об этом сказать — это было бы нарушением моего профессионального долга, и я мог потерять работу, скажи я ей хоть что-то. Но мне хотелось каким-то образом предостеречь ее. — Вам лучше поговорить с отцом как можно раньше.
— Хорошо.
— Дело неотложное. Может быть, более неотложное, чем вы себе это представляете.
— Я поговорю с ним сегодня. — Мод повернулась и быстро зашагала по дорожке, ведущей к выходу.
Я постоял еще немного, разглядывая могилу Коулманов. Трудно было представить себе, что Китти будет похоронена здесь. Я едва сдерживал смех при виде этой нелепой урны.
Она зашла ко мне в кабинет, когда я перебирал бумаги. Я взглянул на нее.
— В чем дело, Мод?
Мод глубоко вздохнула — она явно очень нервничала.
— Мамочка сказала мне как-то раз, что хочет, чтобы ее кремировали, а прах развеяли по ветру.
Я опустил взгляд на свои руки. На манжете рубашки у меня было чернильное пятно.
— Твоя мать говорила много чего такого, что так никогда и не случилось. Как-то раз она сказала, что хочет иметь четырех детей. Ты здесь нигде не видишь братьев или сестер? Иногда наши слова и наши действия не совпадают.
— Но…
— Хватит, Мод. Давай прекратим разговор на эту тему.
Мод вздрогнула. Я говорил с ней резче, чем того хотел. В последние дни мне трудно контролировать свой тон.
— Извини, папочка, — прошептала она. — Я только думала о мамочке. Я не хотела тебя расстраивать.
— Ты меня не расстроила. — Я с такой силой надавил на перо, что оно вдруг сломалось. — Черт! — Я бросил ручку.
Мод выскользнула из комнаты, не сказав больше ни слова.
Чем скорее закончится эта неделя, тем лучше.
Куплено у «Джейса» на Риджент-стрит, 22 июня 1908 года:
1. Одно черное платье из плотного шелка для меня — на похороны и на воскресенья; мое старое шерстяное платье остается на каждый день. Там было еще более миленькое шелковое платье с крепом вокруг шеи, но слишком уж дорогое.
2. Одно черное бомбазиновое платье для мамы. Оно выглядит так дешево и броско, что я пыталась убедить ее купить вместо него платье из плотного шелка, но она сказала, что у нас нет денег и уж лучше она купит шелковое мне — ведь для меня это так много значит. Как это мило с ее стороны.
3. Одна черная хлопковая нижняя юбка для меня, две пары трико, окаймленных черной лентой.
4. Одна черная фетровая шляпка с вуалью для меня. Я настояла на вуали — вид у меня ужасный, после того как я столько плакала, и мне нужно будет постоянно опускать вуаль, чтобы скрывать свои красные глаза и нос. Себе мама шляпку покупать не стала — сказала, что покрасит один из своих беретов. Но несколько страусиных перьев для берета все же приобрела.
5. Две пары хлопковых перчаток для мамы и для меня. У них на манжетах по четыре таких миленьких кнопочки. Мама выбрала себе простые, без кнопочек, но не заметила, как я их ей подменила. Еще пара перчаток, лента для шляпы и черный галстук для папы.
6. Семь носовых платочков с черной каемкой — два для мамы, пять для меня. Я хотела купить гораздо больше, но мама мне не позволила. Она совсем не плакала, но я настояла, чтобы она купила и себе, ну, на тот случай, если все же заплачет.
7. Двести листов почтовой бумаги с черным окаймлением средней ширины.
8. Сто мемориальных карточек со следующим текстом:
Айви Мей Уотерхаус
10 лет
Ушла я в свет, покинув тень,
Чтоб цвесть в иных краях.
Кто не заплачет в Судный день,
Что дольше жил, чем я?
Эту эпитафию выбирала я, потому что маме стало дурно в магазине и ей пришлось выйти на свежий воздух. Продавец сказал, что эта эпитафия для младенца, а не девочки возраста Айви Мей, но я думаю, эпитафия очень миленькая, в особенности фраза «Чтоб цвесть в иных краях», и я настояла, чтобы она осталась.
Я бы целый день могла провести у «Джейса» — это так утешительно находиться в магазине, целиком посвященном тому, что ты в данный момент переживаешь. Но мама не хотела оставаться там ни одной лишней минуты и говорила со мной тоном, не терпящим возражений. Уж не знаю, что мне с ней делать, она такая бледная, бедняжка, почти не разговаривает — разве что когда хочет возразить. Большую часть времени она проводит у себя в комнате, лежит в кровати, как больная. Она редко выходит к визитерам, а потому их прием ложится на мои плечи — я разливаю чай, прошу Элизабет принести еще печенья и лепешек. Сегодня прибыло столько двоюродной родни, что у нас кончились все припасы и мне пришлось послать Элизабет к булочнику. Самой мне ничто в горло не лезет, разве что кусочек хлеба с коринкой — королевский врач рекомендует его для поддержания сил.
Я пыталась отвлечь маму письмами с выражениями соболезнований, что мы получили, но она, похоже, их не читает. Мне приходится отвечать на них самой, так как если оставить их на маму, то, боюсь, она просто о них забудет, а задерживать ответы неприлично.
Люди пишут об Айви Мей удивительные вещи — каким ангелочком она была, какой идеальной дочкой и истинной опорой для матери, как это трагично для нас, как нам будет ее не хватать. Мне даже иногда хочется в ответном письме спросить, уж не решили ли они, что это я умерла. Но вместо этого я просто крупными, четкими буквами подписываю письмо своим именем, чтобы не оставалось никаких сомнений.
За завтраком мама сказала мне, что не хочет, чтобы я возвращалась в школу, что я могу закончить семестр, занимаясь дома (Что очень кстати — у меня сейчас не то настроение, чтобы сидеть в классе. Я, наверное, в самые неподходящие моменты буду начинать плакать.) А в следующем семестре я поменяю школу и буду ходить в Сент-Юнион на Хайгейт-роуд. Сердце у меня екнуло — у девочек там такая миленькая форма. Я, конечно, удивилась, поскольку школа эта католическая, но, может, удивляться и не стоит — вчера вечером мама попросила прийти к ней священника из Сент-Джозефа. Папа не сказал ни слова. Если обращение в католицизм может ее утешить, то что тут можно сказать?
У папы много всяких встреч, и я думаю, это хорошо. Я ему помогала, когда была в силах, потому что мама не в состоянии. Когда к нам пришли из похоронной конторы, то именно я выбрала, какое платье надеть на Айви Мей (белое, хлопковое, у которого рукавчики с буфами, — прежде оно было моим), какие цветы нужны (лилии) и как уложить ее волосы (оставить завитушки и вплести в них белые розы). Папа отвечал на другие вопросы — о гробе, лошадях и всяком таком. Еще он встречался с людьми с кладбища, викарием и полицией.