В конечном счете она оказалась у Темзы в районе Ламбетского дворца и долго сидела на берегу, наблюдая за лодками, сновавшими вверх и вниз по реке в лучах раннего закатного солнца. Она отчетливо слышала разносившиеся по воде звуки из цирка Астлея: музыку, смех и иногда аплодисменты. Сердце ее все еще билось, и Магги скрежетала зубами.
— Что б вы пропали с вашими канатами, — пробормотала она. — К черту их.
Хотя она была голодна и спать ей было негде, домой она идти не собиралась — там ее ждали родители, Чарли и канаты. Магги пробрала дрожь, хотя вечер стоял теплый. Ей было не привыкать проводить время на улицах, но на ночь она всегда возвращалась домой.
«Может быть, Джем пустит меня переночевать к себе», — подумала она.
Другой план не приходил в голову, а потому она вскочила на ноги и побежала по Черч-стрит мимо Ламбет-грин к Геркулес-комплексу. И только оказавшись на дороге перед домом мисс Пелхам, Магги неуверенно остановилась. Хотя окна в комнатах Келлавеев и были открыты, они никого в них не увидела. Девочка могла бы крикнуть или бросить камушек, чтобы привлечь чье-нибудь внимание, но не сделала этого. Она просто стояла и смотрела, надеясь, что Джем или Мейси облегчат ее задачу — увидят и позовут в дом.
Простояв несколько минут, чувствуя себя последней дурой, она снова побрела по дороге. Начало темнеть. Магги шла между двумя домами Геркулес-комплекса по проулку, ведущему к полю Астлея. По другую сторону находился сад ее родителей, и она сквозь проем в заборе видела слабый свет в доме.
Они уже, наверное, закончили есть. Оставила ли ей что-нибудь мать? Отец, скорее всего, отправился в паб, чтобы принести домой пивка и, может, пару газет, которые он будет читать Бет и Чарли, если только братец уже сам не отправился в паб. Может быть, в дом заглянули соседи и теперь они сплетничают или рассуждают о том, как трудно управляться с дочерьми. Может, кто-то играет на скрипочке, а Дик Баттерфилд выпил достаточно пива, чтобы начать петь «Моргана Рэтлера» [36] — свою любимую непристойную песню. Магги прислушалась, но никакой музыки не уловила.
Она бы вернулась домой, но только так, чтобы тихонько войти и посидеть со своей семьей без всяких разборок и извинений с ее стороны. И уж конечно без побоев — а она не сомневалась, что без них не обойдется. И чтобы завтра утром не отправляться на всю жизнь к канатчику. Этого она не допустит, а потому ей приходилось стоять и смотреть издалека.
Взгляд ее упал на стену в конце сада Блейков слева от нее. Она прикинула, какая может быть высота у стены и что находится за ней, а еще — хочется ей или нет перебираться на другую сторону.
Неподалеку стояла тачка, которой одна из племянниц Астлея пользовалась в огороде. Магги оглянулась. Сейчас двор был пуст, хотя внутри Геркулес-холла и происходило какое-то движение — слуги готовили для своего хозяина поздний ужин. Девочка помедлила, а потом, пригибаясь, добежала до тачки и подкатила ее к концу стены, морщась от скрипа, производимого колесом. Убедившись, что никто ее не видит, она залезла в тачку, ухватилась за вершину стены, подтянулась и спрыгнула в темноту.
Для Анны и Мейси сидеть в саду и мастерить пуговицы было настоящим подарком. Мисс Пелхам днем ранее отправилась к друзьям в Хэмпстед, взяв с собой и горничную. Она собиралась пробыть там неделю — подышать воздухом, потому что в Ламбете стояла необычная жара, а в горах к северу от Лондона должно было быть прохладнее. В ее отсутствие женская половина семейства Келлавеев позволила себе погреться на солнышке в пустом саду. Они вынесли из дома стулья и сидели рядом с белой сиренью в окружении гвоздик.
Сирень была любимым цветком Мейси. Ей так хотелось вдыхать аромат этих гроздей, но она могла только наслаждаться их видом из окон — белые лепестки тогда только-только начинали раскрываться. Каждый раз, направляясь в уборную, она подумывала — не метнуться ли ей через дорожку, чтобы зарыться лицом в эти цветы, а потом, прежде чем мисс Пелхам увидит ее, броситься прочь. Но ее домохозяйка, казалось, не отходила от окна или сама все время торчала в саду, расхаживая по дорожке со своей чашкой говяжьего бульона, а потому Мейси так ни разу и не отважилась на это. Но вот теперь она могла сидеть рядом с кустом хоть все утро и вдыхать этот запах — надышаться, чтобы хватило до следующего года.
Мейси откинулась на спинку стула и, вздохнув, потянула шею, наклонила голову в одну, в другую сторону.
— Что такое? — спросила мать, продолжая работать над пуговицей — бландфордским колесом. [37] — Уже устала? Да мы еще не начали. Ты и сделала-то всего две.
— Дело не в этом. Ты же знаешь, я люблю делать пуговицы.
Мейси и в самом деле как-то раз за один день сделала пятьдесят четыре бландфордских колеса, установив рекорд Пидл-Вэлли, хотя было известно, что какая-то девица, жившая на востоке в Уайтчерче, за день сделала целый гросс [38] пуговиц. Об этом нередко напоминал женщинам мистер Кейс, агент по закупкам, раз в месяц приезжавший в Пидлтрентхайд. Мейси была уверена, что эта девица делала более простые пуговицы, на которые уходило меньше времени: пустышки, птичьи глаза, дорсетские кресты, — которые по сложности не шли ни в какое сравнение с бландфордскими колесами.
— Просто я… я скучаю по нашей сирени у дома.
Мать помолчала несколько мгновений, рассматривая готовую пуговицу и ногтем разравнивая ряды нитей. Довольная, Анна положила пуговку себе на колени рядом с другими готовыми. Потом взяла новое металлическое колечко и начала наматывать на него нить. И только тогда она ответила на замечание Мейси.
— Сирень здесь пахнет ничуть не хуже, разве нет?
— Нет. Здесь она меньше. И не такая густая. И запах у нее другой. И потом, она вся пыльная.
— Куст, может, и другой, но цветки пахнут так же.
— Нет, не так же, — не уступала Мейси.
Анна не стала спорить. Хотя она благодаря регулярным посещениям цирка попривыкла к их новой жизни в Лондоне, но прекрасно понимала, о чем говорит дочь.
— Интересно, Лиззи Миллер уже собрала бузину? — спросила Анна, меняя тему. — Здесь я еще бузины не видела. Не знаю, она тут зреет раньше, чем в Дорсетшире, или позднее. Надеюсь, Сэм покажет ей, где она раньше всего вызревает — на тропинке Дохлой кошки.
— Что — рядом с вершиной?
— Да. — Анна Келлавей помолчала, вспоминая это место. — Твой отец, когда был молодой, вырезал мне свистульку из этого дерева.
— Ой, как здорово! Но у тебя, наверное, ее уже нет, ма. Что-то я не видела у тебя никакой свистульки.