Мейси поначалу молчала — слишком новыми для нее были эти впечатления: она сидела в лондонском пабе с красивым мужчиной. Она, конечно же, бывала в пабах в Пидл-Вэлли, но те были темными, дымными и бедными по сравнению с этим. Хотя «Таверна „Геркулес“» и представляла собой всего лишь обшарпанную местную пивнушку, деревянные столы и стулья были здесь сработаны лучше, чем в пидлтрентхайдских «Пяти колоколах». Тамошний хозяин покупал бывшие в употреблении грубые стулья у заезжих боджеров, не желая оплачивать тонкую работу Томаса Келлавея. В «Таверне „Геркулес“» к тому же было и теплее, потому что, несмотря на внушительные размеры помещения, дымоход угольной печи тянул здесь лучше, да и большее число посетителей прибавляло тепла. Даже оловянные пивные кружки здесь были не такие битые, как в Пидлтрентхайде, а таких стаканов, в которых им подали вино и пунш, она в Дорсетшире и не видела.
Мейси никогда не бывала в помещении, где бы горело столько ламп, а потому теперь была очарована деталями, которые сумела разглядеть: рисунок на женских платьях, морщины на мужских лбах, имена и инициалы, вырезанные на деревянных панелях. Она разглядывала людей, проходивших мимо их кабинета, как кошка, следящая за деревом, на котором расселись птицы, — провожала жадным взглядом одного, потом отвлекалась на другого, голова ее вертелась туда-сюда. Остальные посетители паба, казалось, пребывали в разгоряченном состоянии. Группа в другом конце зала громко расхохоталась — и на лице Мейси появилась улыбка. Двое мужчин принялись кричать друг на друга — она подняла брови. Но потом, когда они внезапно рассмеялись и принялись обниматься, девушка облегченно вздохнула.
Она понятия не имела, что за напиток поставил перед ней Джон Астлей, — до этого она пила только слабое пиво, — но, весело поглядев на стакан, взяла его в руки и пригубила.
— Ой, он какой-то такой жгучий. — Она облизнула губы. — Я и не думала, что в Лондоне напитки другие. Но тут столько всего другого. Вот этот паб, например, — здесь гораздо оживленнее, чем в «Пяти колоколах»!
Она отхлебнула еще, хотя и сделала это автоматически, не думая, поскольку знала — так полагается.
Джон Астлей слушал ее вполуха — он высчитывал, сколько рома придется ему купить, чтобы она стала сговорчивой — готовой на что угодно. Он посмотрел на ее раскрасневшиеся щечки и глупую улыбку. Двух порций хватит, решил он.
Хотя Мейси и не вглядывалась в лица посетителей, а потому никого не узнала, один из них узнал ее. В толпе людей, собравшихся у бара, она не увидела Чарли Баттерфилда, стоящего там в ожидании выпивки, тогда как Чарли глядел на нее во все глаза. Но когда рядом с ней уселся Джон Астлей, а она принялась отхлебывать из стакана с пуншем, Чарли с отвращением отвернулся. Однако, ставя кружки с пивом на столик перед своими родителями, он не смог противиться искушению и сказал:
— Знаете, кто сидит в соседнем кабинете? Нет, мам, не вставай! — Он ухватил Бет Баттерфилд за плечи и снова усадил ее на стул, с которого она попыталась было подняться. — А то они тебя увидят.
— И кто же там сидит? — спросил Дик Баттерфилд, поднося кружку ко рту и недоверчиво пригубливая пиво. — Ух, хорошо.
— Этот красавчик Астлей с маленькой мисс Дорсет.
— Дорсет? Уж не Мейси ли? — удивилась мать. — Она-то что здесь делает? Тут ей не место.
Она повернула ухо к соседнему кабинету и прислушалась. С каждым глотком ромового пунша Мейси становилась все шумнее, а потому Баттерфилды могли слышать по крайней мере одну часть разговора — голос Джона Астлея звучал тихо и говорил он мало.
— Мы с мамой ходим в цирк два раза в неделю, — щебетала Мейси. — Так что я по нескольку раз видела все, что вы делаете. Я так люблю вашу кобылу, сэр. Вы на ней так здорово сидите.
Джон Астлей только хмыкнул в ответ. Он никогда не говорил в пабе о своей работе, да и выслушивать комплименты от нее у него не было никакого желания, но Мейси была недостаточно опытна, чтобы почувствовать это.
На самом деле он уже начал уставать от нее. Джон даже приглядел в пабе двух женщин, которые, как он чувствовал, могли бы доставить ему куда больше удовольствия, чем эта простушка. Она явно была девственницей, а он по своему опыту знал, что девственницы гораздо лучше в теории, чем на практике. Чтобы лишить их невинности, требовались известное терпение и ответственность, которую он не всегда хотел на себя брать; нередко они плакали, а ему хотелось женщину, которая получала бы от него удовольствие. Только мисс Лаура Девайн продемонстрировала некоторую девственную умудренность — она скорее смеялась, чем плакала, во время этого действа и была знакома со способами, какими женщина может доставить удовольствие мужчине, так что ему не нужно было обучать ее. Он тогда удивился, что она все еще девственница. Удивился он и тому, что потом она проявила иные черты, свойственные девственницам кроме слезливости, — уверенность в том, что теперь у нее есть какие-то права на него. После нескольких приятных свиданий он расстался с ней и отказывался верить, что она беременна от него, пока мисс Ганна Смит, отвесив ему пощечину, не подтвердила этот факт.
И все же, что бы Джон Астлей ни думал о Мейси, он уже заявил свои права на нее, усадив в этом кабинете и угощая пуншем на виду у других посетителей. Женщины в зале прекрасно понимали, что у него на уме, и не проявляли желания стать вторым номером на этот день.
Ему хотелось провернуть это дело побыстрее. Как только Мейси закончила свой ромовый пунш, он поднялся, чтобы взять для нее и для себя еще одну порцию. Возвращаясь в кабинет со стаканом в каждой руке, он сделал шаг в сторону, пропуская парня со шрамом на брови. Парень отступил в ту же сторону, что и он, потом шагнул обратно одновременно с Джоном Астлеем, с его лица все это время не сходила наглая ухмылка. Он еще несколько мгновений стоял на пути Джона, а потом толкнул циркача плечом, отчего половина вина из его стакана выплеснулась на пол.
— Ух, красавчик, — прошипел он, проходя дальше.
Джон Астлей понятия не имел, кто это такой, но был знаком с таким типом людей: парень, вероятно, побывал на представлении и завидовал славе и мастерству Астлея. Иногда его останавливали на улице или подходили к нему в пабе, чтобы поддеть; иногда, если в подоплеке была ревность, случались и стычки. Джон Астлей по возможности пытался избегать таких столкновений, потому что считал, что для человека его положения унизительно связываться со всякой чернью. Но он умел ловко защищать себя и научился отражать нападения, имеющие целью лишить его красоты. Несмотря на несколько падений с лошадей и ударов копытом, ему удалось уберечь лицо — на нем не было ни следов ударов, ни шрамов, и он вовсе не горел желанием терять свою мужскую привлекательность из-за дурацкой стычки с каким-нибудь подвыпившим работягой.
Мейси не заметила этого происшествия в зале, потому что сейчас слушала пышногрудую женщину с потрескавшейся кожей на щеках и пухлыми руками, которые та положила на перегородку, разделявшую соседние кабинеты.
— Я собиралась заглянуть к тебе и твоей матери, — говорила она. — У меня одна дама хочет разных пуговиц для жилетов, которые она шьет. Ты вот знаешь, как делать пирамидки?