— Чтобы завтра к полудню вас здесь не было! К полудню — вы поняли? Включая и вашу дочку. Она ничего другого и не заслужила после сегодняшней своей выходки. Нужно мне было выкинуть вас еще два месяца назад, когда она…
— А ну, заткнись! — заорал Джем развернувшись.
Почувствовав, что из мисс Пелхам готовы выплеснуться сдерживавшиеся в течение двух месяцев результаты подглядываний через поднятую занавеску, он понял, что должен употребить самые грубые слова, чтобы остановить ее.
— А ну, заткнись, ты, старая сифилитичная корова!
От этих слов мисс Пелхам замерла на месте — рот у нее приоткрылся, глаза расширились. Потом, словно она была марионеткой и кто-то изо всех сил дернул привязанную ей к поясу веревочку, понеслась назад в свою гостиную и захлопнула дверь.
Анна и Томас уставились на своего сына. Анна отошла в сторону, пропуская своих мужчин в дверь, потом плотно закрыла ее, отгородившись от внешнего мира. После этого обвела глазами комнату.
— И что мы теперь будем делать? Куда пойдем?
Томас откашлялся.
— Домой. Мы поедем домой.
Когда эти слова сорвались с его губ, он понял, что принял самое важное решение в своей жизни.
— Мы не можем! — возразила Анна Келлавей. — Мейси еще слишком слаба, чтобы путешествовать в такую погоду.
Они все посмотрели на Мейси, которая сидела, закутавшись, у огня — обычная ее поза в течение двух последних месяцев. Глаза ее горели после событий сегодняшнего вечера, но не болезненным, лихорадочным огнем. Она посмотрела на родителей и Джема, потом снова уставилась в камин. Анна внимательно разглядывала дочь в поисках ответов на вопросы, порожденные словами мисс Пелхам.
— Мейси…
— Не трогай ее, мама, — оборвал мать Джем. — Просто не трогай — и все. Она в полном порядке. Правда, Мейси?
Мейси улыбнулась брату.
— Да, Джем, ты знаешь, мистер Блейк был так благодарен. Он просил передать спасибо тебе и Магги — вы, мол, знаете за что. И меня он благодарил.
Она разрумянилась и посмотрела на свои руки, покоящиеся на коленях. И в этот момент Анна почувствовала, как это уже не раз случалось с ней в Лондоне, что ее дети живут совсем в ином мире, чем родители.
— У меня идея, — сказал вдруг Джем.
Он сбежал вниз по лестнице и успел к экипажу, стоящему у соседнего дома, как раз в тот момент, когда в него садились Блейки.
Магги была уверена, что уже слышала этого музыканта с его колесной лирой. Он и правда, страшно фальшивя, наигрывал ту же песню, что уже вымучивал раньше в Геркулес-холле вплоть до тех же самых неверных нот. Но тем не менее она, сидя у стены в поле Астлея, подпевала себе под нос: «Чтоб вставлялась туда пипирка». На коленях у нее лежал десяток законченных дорсетских плетенок, и она подумывала начать пирамидки. Но прежде чем приступить к следующей пуговице, зевнула и потянулась: она всю ночь помогала матери со стиркой.
Хотя Магги в конечном счете решила променять горчицу и уксус на стирку и изготовление пуговиц, она вовсе не была уверена, что будет заниматься этим всю жизнь. В отличие от Бет она никак не могла научиться спать днем, потому что все время просыпалась, боясь пропустить что-нибудь важное — пожар, мятеж или гостя, который придет и уйдет, пока она спит. Магги предпочитала оставаться в некоей полудреме.
Музыкант сменил мелодию — принялся наигрывать «Бонни Кейт и Пит», и Магги не удержалась — стала ему подпевать:
Свою подружку, Бонни Кейт,
Повел под вечерок к реке
Хороший парень Пит.
А на реке он ей — того —
Раздвинул ноги широко
И вставил Бонни петушка
До самого до корешка,
Хороший, парень Пит.
И девять месяцев потом
Она ходила с животом,
Хороший парень Пит.
А на десятом — ну, дела! —
Мальчонку Бонни родила.
Мальчонка тот, всего с вершок,
Но наречен был Петушок,
Хороший парень Пит.
Когда музыкант, сидевший на ступеньках Геркулес-холла, закончил, Магги неторопливо подошла к нему.
— Эй ты, дерзкая девчонка! — воскликнул он, увидев ее. — Когда ты перестанешь тут шляться?
— А ты когда перестанешь уродовать песни? — в тон ему ответила Магги. — И разве тебе никто не говорил, чтобы ты больше их не играл? Будешь петь «Бонни Кейт и Пит», и ассоциация тебя упечет.
Человек нахмурился.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты где был-то? Петь похабные песни запрещено. Нужно петь только те, что они для тебя пишут — про короля и всякое такое. Ты что — не знаешь?
Магги встала во весь рост и в голос запела на мелодию «Боже, храни короля»:
Великому Георгу
Поет хвалу народ.
Британию король ее
Ведет всегда вперед.
Храни, Господь, Британию
От всяких бед,
А нам сподобься вовремя
Давать обед.
— Или вот это?
Она начала распевать на мотив «Правь Британия»:
Когда Георги короной увенчаны были,
Их подданные от счастья завыли…
Она оборвала песню и рассмеялась, видя выражение, застывшее на лице музыканта.
— Что, глупо, да? Но ты-то с какой стати тут играешь? Тебе что — не известно, что мистера Астлея здесь нет? Он сражается во Франции. Вернулся этой зимой из Ливерпуля, когда казнили французского короля и Англия объявила войну Франции, и предложил свои услуги армии.
— Что проку плясать перед французами на лошади?
— Нет-нет, я говорю о старом Астлее, а не о его сыне. Джон Астлей по-прежнему здесь, руководит цирком. И уж можешь мне поверить, он не берет музыкантов с улицы, как это делал его отец. Так что можешь отдыхать.
На лице музыканта появилось расстроенное выражение.
— И что же это он там делает? Он такой жирный — куда ему скакать или сражаться?!
Магги пожала плечами.
— Так сам захотел. Сказал, что он — старый кавалерист, что это его долг. И потом, он присылает отчеты с полей сражений, а Джон Астлей делает по ним постановки. Никто их особо не понимает, но смотреть интересно.
Музыкант снял с шеи шнурок своей колесной лиры.
— Постой. Сыграй мне что-нибудь, прежде чем уйти, — попросила Магги.
Человек помедлил.
— Вообще-то ты маленькая хулиганка, но уж коли ты предупредила меня и я не буду валандаться тут без толку весь день, то уж ладно, сыграю одну для тебя. Заказывай.