Самое близкое сравнение, которое я могу найти: человек, который приходит в себя в тёмной небольшой загромождённой комнатке; он знает, что опасность ему не грозит (вернее, грозит, но с какой-то другой стороны – допустим, он знает, что отравлен, и именно поэтому неизвестность тёмной комнаты ему нипочём); он обходит, обшаривает стены, столы, полки, решётки, потолок, пол, открытые и закрытые гробы… – и так раз за разом, всё больше и больше понимая и принимая окружающее пространство, его персональную маленькую обитаемую вселенную. Время от времени он отвлекается на телефонные звонки, пытаясь ни словами, ни интонациями не выдать, что он оказался в положении более чем необычном…
Так и я: «ощупывал» доставшееся мне пространство, находя закоулки и странности, на план-схеме отсутствующие; я уже не тянул куда-то щупальца, я был везде сам, всем телом, заполняя пространство, как воздух – и в это же самое время я же, где-то внизу слева, настигал Лису, дразня её, уязвляя, унижая – а она убегала, не в силах преодолеть брезгливость, ей нужно ещё несколько секунд, чтобы психологическая сшибка прекратила отключать ей мозги – и она начала действовать.
(Наверное, сейчас расскажу, зачем и почему нас сюда законопатили. Не потому, что могу не успеть, вряд ли есть в природе что-то такое, чего я теперь могу не успеть, а просто чтобы не создавать дополнительное и на самом-то деле фальшивое напряжение. Потому что в действительности испытывали мы все напряжение жуткое, и его можно и не подкачивать. А то, что я ёрничаю… Ну, ребята, а кто бы из вас на моем месте не ёрничал? Кто не оценил бы изящества коварного удара, который мы получили от кого-то там, наверху?
…на столе помимо посуды валяется ещё и раскрытый фотоальбом. Помните, была мода – из пальмового листа? Вот такой и валяется. Это альбом Лисы. «Когда мы были молодые»… Нам нельзя иметь фотографии «из прошлого». И если альбом найдут, мало никому из нас не покажется. А здесь вот: Фест на четвереньках, показывает язык кобре. Он же с Любой. Соболь стоит, ноги расставил, на плечах по девушке: Лиса и Ласка, была у нас такая брюнетка, но её почему-то перевели – по требованию психоложцев… Ну и другие. И эта: корабль в пустыне, застрял в песке, и Лиса со Скифом исполняют собой носовую фигуру «Титаника»…
Телевизор гундел (кажется, шёл очередной репортаж с Андижанского процесса – мировое сообщество разбиралось с преступлениями против человечества, совершённых работниками антинаркотических служб), пульт мне на глаза никак не попадался, и походя, забираясь по пояс в действительно тёплое нутро действительно приоткрытого холодильника, я убил его кнопкой, на которой написано «ВКЛ»…
Вот теперь я возвращаюсь к телевизору. Смотрю внимательно, слушаю. Но всё-таки больше смотрю.
На свидетельском месте стоит кривоплечий парень в характерной афганской шапке и полосатом узбекском халате. В Андижане сейчас за сорок пять в тени, только ватный халат и спасает. Я не сразу, но узнаю его: это один из тех трёх, вытащенных Скифом из земляной тюрьмы. Тогда он тоже был в полосатом, но это полосатое болталось на нём, как роба на узнике Бухенвальда; он почти не мог идти, его волокли посменно Люба и Спам… Сейчас он стоял и отвечал на вопросы американского прокурора. Он – Исса, племянник Рафшан-бея, был захвачен российским наркоспецназом и некоторое время, около месяца, наверное, удерживался в тайном лагере где-то в пустыне. Там его избивали и морили голодом, а также насиловали. Всё это снималось на видео. Очевидно, переговоры с дядей успехом не увенчались, поскольку в конечном итоге его и других пятерых членов семьи продали конкурирующему тресту, после чего он провёл в зиндане ещё месяца два и чуть не умер от истощения. Из зиндана его извлекли тоже российские спецназовцы, на вертолёте отвезли в другой лагерь, но тоже где-то в пустыне, и вот из этого лагеря он, оклемавшись немного, сбежал. Дело в том, что он, Исса, своего рода феномен: у него эйдетическая память и неплохие художественные способности. Он готов предоставить портреты некоторых российских военных, имевших отношение к его эпопее. Вот их лица: и он предъявляет прокурору и присяжным неплохо выполненные карандашные портреты Лисы, Скифа, Спама, Фестиваля, Любы и Гудвина; кроме того, есть ещё три портрета, в которых с трудом узнаются Гризли и Пай – и совсем не узнаётся Соболь; я понимаю, что это Соболь, только по характерному чубчику мыском и крохотной бородке, он их больше не носит по причине полного облысения. А Хряпа, когда он валялся в холодке, искусали горные пчёлы, и его шайба, очевидно, просто не помещалась на лист…
Я просматриваю этот кусок передачи снова и снова – и наконец понимаю, кто занимался киднапингом в нашей зоне (такие слухи ходили, но на войне всегда ходят страшные слухи – то о массовых изнасилованиях, то о «белых колготках», то о лесопилках, то о торговле трупами, то о торговле живыми… фольклор войны, что вы хотите) – да и вы, наверное, уже обо всём догадались.
Генерал на генерала не похож, а похож он на работягу с железнодорожного склада – ну ладно, на бригадира работяг. И поначалу, в первые годы службы, мне время от времени начинало мерещиться, что это так и надо, что оно не спроста – типа, вот мы какие, чернорабочие всемирной истории, грузчики прогресса…
Жаль, что я догадался обо всём только сейчас. Можно было бы догадаться раньше – и израсходовать мою пропащую жизнь с бОльшим толком.
Чтоб ты сдох, сраный ублюдок. Карбон.)
Отвлёкся – и хорошо, что отвлёкся.
Потому что Лиса меня бьёт, я ухожу, она снова бьёт, я подставляю раненое плечо и с хрипом валюсь на пол. И даже на некоторое время действительно теряю сознание.
На несколько секунд, я думаю.
Сквозь туман вижу и слышу: Скиф на меня орёт, не смей так ей говорить, а я уже не помню, что я там такое особое сказал. Что-то, наверное, сказал. И вряд ли соврал. У Скифа в руках пистолет. Не помню, чтобы он брал пистолет. Но это всё равно. Наверное, пистолет мой.
Итак, поединок состоялся и окончился двусмысленно, и теперь Лисе со Скифом надо принять какое-то однозначное решение, и они будут долго решать, что делать, а я уже знаю, что они решат. А именно: ничего. Они ничего не решат и будут ждать, когда я очнусь. То есть сделают именно то, чего я жду.
А пока у них есть пауза – предаться воспоминаниям. Воспоминания на пороге смерти – о-о… Беспредельно сентиментальная ситуация. Мексиканский сериал, японский мульт, сердцА в мелкие дребезги и два ведра липких слёз. С вашего позволения, усраться, милостивые государи…
Я лежу, а они уходят, уходят в полумрак, и в какой-то момент берутся за руки, я это вижу, я вижу это, о-о…
О-о-о…
Больно всё-таки. Хорошо дерётся Лиса, акцентированно.
Лежу. Типа, в глубокой отключке. Один раз подходит Скиф, проверяет пульс, уходит. От него уже пахнет Лисой. Ну, мало кто среди здесь ожидал чего-то иного…