Ты однажды пошутил, что у Тезея и Ариадны ничего не вышло, оттого что вмешался вечно пьяный Вакх со своими менадами. Я потом тихонько погуглила, что такое «Вакх» и «менады». Оказывается, это был бог, воплощавший неистовство природы. Он вмешался опять, но разве я виновата, что родители назвали меня Ариадной, а ты навсегда останешься моим Тезеем?
Девушка завершает запись. Она закрывает окно сообщения и выводит на экран список отправленных писем – длинную колонку с одним-единственным адресатом. Минуту Ариадна сидит молча, теребя бровь и покусывая нижнюю губу. Затем, вздохнув, выходит из программы. С тусклого монитора ей улыбается лицо мужчины: широкое, загорелое, с твердым подбородком и мягкими серыми глазами. На лоб его падают выгоревшие на солнце пряди. Погладив фотографию, девушка выключает компьютер, быстро встает и покидает комнату.
Волна набухла, разбилась о берег тысячей соленых брызг и откатилась. Элджи потрепал уходящую волну по холке, как хозяин – сторожевую собаку, и запел Рыбачью Песенку:
Сети-сети, рыбы-рыбы…
Рыбы, попадайтесь в сети,
Сети, приносите рыбу.
Вместо рыбы море сначала принесло доски разбитой лодки. Море долго жевало лодку, мусолило тупыми зубами, так что из досок торчали щепки, а краска с бортов стерлась, словно содранная наждаком. Наверное, море не раз приложило лодку о скалы. Элджи лодке обрадовался – дерево, значит, дрова. С дровами на их каменистом островке было совсем плохо, поэтому Племя не жгло костров. А Элджи любил тепло. Тепло грело продутые ветрами и набухшие влагой кости. Иногда Элджи чувствовал себя бочкой, старой разваливающейся бочкой, которую тоже вполне можно было бы пустить на дрова.
Кряхтя, Элджи поковылял к белой полосе прибоя, чтобы собрать доски, прежде чем их вновь унесет в море. В его умную голову пришла мысль, что, сохранись лодка получше, ее можно было бы починить и уплыть прочь, подальше от Говорящего и его своры. Племя лодок не строило, довольствуясь плотами из пла́вника. С помощью плотов расставляли сети. В сети попадалась рыба, и иногда и диковинные шипастые твари, твари с десятками глаз, скользкие змееподобные твари, гребнистые, чешуйчатые, свистящие и шипящие. Их есть было запрещено. Говорящий утверждал, что это слуги Глубинного Бога и что их надо выпускать.
Однажды, во времена большого голода, когда один из Малых Богов сожрал всю рыбу на десятки миль вокруг, Укромный все-таки взрезал скользкой твари брюхо, выкинул кишки и впился зубами в бледную плоть. Элджи сам видел, как после этого Укромный забился в судорогах и издох. На закате его тело отдали Глубинному Богу.
У Говорящего была желтая резиновая лодка с мотором. Когда-то ею владели работники Центра. Теперь Центр больше не работал, и лодка досталась Говорящему, потому что он лучше всех говорил с Глубинным Богом. Кто лучше говорит – тому и лодка. Элджи понимал, что это справедливо, хотя Говорящий ему не нравился. Дело в том, что Элджи был очень умен, и ум заставлял его во всем сомневаться. Например, в том, что с Глубинным Богом вообще можно говорить. Когда море выплескивало на островок комки черных щупалец, и те слепо шарили в поисках добычи, и Говорящий воздевал руки и замирал, остекленев взглядом, – Элджи, прячущемуся в расселине, постоянно казалось, что Говорящий только прикидывается. Щупальца все равно хватали всех без разбора и утаскивали в глубину. Хотя Говорящего не трогали, что да, то да. Элджи часто думал над этой загадкой, выбирая на рассвете тяжелую от воды и рыбы сеть.
Вот и сейчас, стоя на шатком плотике – остатки лодки он надежно спрятал под камнем – и борясь с сетью, Элджи думал. Море сегодня было свинцовым, злым и резко толкало плот. Мелкая сердитая рябь шла по воде, береговой ветер срывал с верхушек волн пену и швырял в лицо рыбаку. И совсем бы не выходить в море в такой день, да только сеть надо выбрать, иначе есть будет нечего.
Вдали, над источенными водой прибрежными утесами, виднелись здания Центра. Отсюда они казались основательными, крепкими, как серые скалы, – но Элджи знал, что на самом деле стены покрылись трещинами, колючая проволока проржавела и свешивалась с забора длинными неопрятными мотками, а перегородки и крыши обвалились за те бесчисленные разы, что Глубинный Бог сотрясал островок. Тогда Элджи казалось, что Глубинный Бог хочет проглотить остров целиком. Говорящий замирал, подняв руки, закинув голову и глядя в низкое небо, и дрожь постепенно успокаивалась. Говорящий утверждал, что это он замиряет Глубинного Бога, но в качестве закрепления договора надо было принести жертву.
Вечером, когда закат бывал особенно ал – а это случалось каждый раз после землетрясений, – одного из племени связывали веревками из водорослей и под торжественные песнопения погружали в Курящуюся Бездну. Говорящий при этом не забывал назидательно напомнить, что ядовитый желтоватый пар, выходящий из бездны, – это дыхание Глубинного Бога, значит, пасть его находится как раз под бездной. Пасть и бездонный желудок. Элджи верил и не верил. Он сомневался.
Странно, что выбор до сих пор не пал на Элджи. Возможно, Говорящий и не подозревал, насколько рыбак умен. Только женщина в белом халате, женщина с добрым лицом и жесткими руками, знала это. Она и назвала Элджи Элджерноном. Раньше, до Центра, у него было другое имя. Какое, он забыл.
Отвлекшись от воспоминаний, Элджи подтянул к себе поплавок из старой пластиковой канистры – и сразу понял, что в сеть попало что-то тяжелое, куда тяжелей обычной рыбы. Наверное, одна из скользких и шипастых тварей. Надо было ее выпустить поскорей, чтобы не рассердить Глубинного. Элджи упал на колени, придушенно охнув, – колени распухли и болели уже третью зиму. Он потянул что было силы, и на поверхность всплыло что-то большое, бурое и волосатое… нет, сообразил Элджи, это же просто комки водорослей, они залепили то, что было в сети…
Одним усилием рыбак перевалил это на плотик и, так и не вставая с колен, принялся разбрасывать водоросли. Из-под них показался белый овал лица, контуры плеч и рук. Человек? Овал был перечеркнут красным вздувшимся шрамом, пролегавшим через лоб. Элджи начал работать еще быстрее. Он знал такие шрамы. У многих из Племени были такие – почти что метка их народа. Шрам Элджи был ближе к затылку, и его закрывали волосы. При взгляде на эту воспаленную полосу почему-то всплыло название: «Центр по реабилитации психически больных преступников».
Эти слова несли какой-то тревожный смысл. Мотнув головой и едва балансируя на шатком плоту, Элджи отшвырнул последние нити водорослей. Человек под ними был гол, тощ, очень бледен и очень молод. Наголо обритая, сильно исцарапанная голова со шрамом бессильно болталась на тонкой шее. Странно, что тело не окоченело в воде.
Свернув сеть и бросив ее в центр плота, Элджи очень быстро погреб к берегу. Он не знал, как оживлять тех, кого хотело забрать море. Он только думал, что здесь, на воде, где Глубинный Бог всесилен, жизнь к парню наверняка не вернется. Надо было доставить его на твердую, пускай и ненадежную землю, и развести костер.