Навстречу ему пошел командир отряда морской пехоты. Здоровый, из таких, которые быка на плечи подымут, черный берет под погоном, на голове нет положенного защитного шлема – обычное для морской пехоты ухарство и пренебрежение к смерти. На боку – автомат, стволом вниз.
– Кто такие? – спросил он. – Документы.
– Сначала ваши.
– Вы как разговариваете со старшим по званию? Встать, смирно!
Морпех был на одно звание ниже, всего лишь капитан по адмиралтейству. Вместо ответа он презрительно плюнул на бетон.
– Ты мне тут ногами не семени, старший по званию. Ты и твои люди – для меня духи, хорошо вооруженная банда в моей зоне ответственности, ясно? Или документы, или рылом в бетон, пока беда не случилась, дошло?
Командир достает документы.
– Читать-то умеешь, капитан по адмиралтейству?
– Да куда нам. Мы люди простые. Ты стой спокойно, а то…
Капитан по адмиралтейству выполняет свою работу привычно. Он уже повидал здесь ад во всех его обличиях – и растерзанных людей, и смертников, и какой только хрени не повидал, – и потому даже угрожает он устало-буднично. И его люди десять раз не будут думать, прежде чем открыть огонь, своих они уже теряли и знают простую и не требующую доказательств аксиому войны: хочешь жить – бей первым…
– Ну?
– Гну. Что-то я таких бумаг и не видал раньше. По позывному ты кто, обзовись?
– Бык два.
– Что-то я не помню таких.
– Это потому, что мы группа центрального подчинения. Глаза разуй. Подчиняемся напрямую Генеральному штабу. У нас своя сводная таблица.
Капитан качает головой.
– И что вы тут делаете, в моей зоне ответственности?
– Не твое дело. Хочешь – выясняй у командования.
– Дай-ка, капитан…
Уверенная рука перехватывает документы. Попал…
Это, похоже, командир казачьего патруля. Целый есаул, мать его, да еще, судя по ухваткам, в армии не последним по званию был. Дело в том, что в казачьих войсках немало тех, кто выслужил выслугу в армии, да и не просто, а день за два и день за три, то есть в зонах боевых действий. Такой вот выходец из спецназа или морской пехоты может положенные двадцать лет еще до тридцатника выслужить. И куда идти? На гражданке воротит все – остается идти в казаки. И вот такой сорокалетний есаул, имеющий за плечами иногда по двадцать лет выслуги в горячих точках и связи на самом верху среди тех, кто до генерала выслужился и его помнит, может класть на кого угодно с прибором.
– Вам кто эти документы выдал?
– Это документы прикрытия. Соображать надо.
– Соображаю. Перед тем как работать в чьей-то зоне ответственности, надо опознаться, сообщить о своем присутствии. Вы что, устав забыли?
– Мы не по уставу работаем.
– А вот сейчас вас сопроводим до комендатуры, пусть там с вами и разбираются. Мало мне тут духов непуганых, подавай еще своих… ухарей.
– Выйдите на Марку…
– Выйдем, выйдем. Из комендатуры. Если вы при всех правах, так извиняйте покорно, а если нет, так и нечего мне тут воду мутить.
И в этот момент справа гремит спасительный взрыв. В садике из камней и низкорослых местных горных сосен взрывается минометная мина…
– Твою мать, обстрел! Обстрел!
Командир морпехов бросается к своей машине. Казак сует документы.
– Уматывай, паря. Чтобы не видел тебя тут больше…
Город Казвин относительно небольшой – всего около полумиллиона населения, находился северо-западнее Тегерана на стратегической автодороге Тегеран – Тебриз – Ереван. Обычный город в Приэльбрусье, тут рядом был крупный цементный завод, а в самом городе – несколько заводов ЖБИ и стройматериалов – обслуживать строительство в Тегеране и Куме. После свержения шаха этот город отказался подчиняться временному правительству и объявил себя на осадном положении, после чего было совершено несколько попыток его штурма, бестолковых и предпринятых полевыми командирами, а не по решению Шуры. Все эти попытки провалились. Сейчас население этого города увеличилось примерно в полтора раза за несколько дней – беженцы. На картах командования город и прилегающие районы числились как «договорные»: сразу после начала «Тайфуна» местные жители вышли на русское командование и заявили о признании русской власти, после чего их оставили в покое. Зачистку здесь не проводили и даже не пытались провести, местные дали гарантии, что в городе нет боевиков, а мест, где следовало провести зачистку, было достаточно и без этого. На оперативных картах город числился «зеленым» [15] , то есть безопасным, такой вот каламбур. Однако, как известно, в тихом омуте…
Два автомобиля, держась на расстоянии прямой видимости друг от друга, но и не приближаясь друг к другу слишком, чтобы их невозможно было расстрелять одновременно из засады, кои на этих дорогах не редкость, ранним утром 1 сентября держали путь от взбудораженного Тегерана, одного из крупнейших городов Азии, к Казвину. Во всей огромной Империи был день знаний, но здесь, на ее новых рубежах, знаниями и не пахло…
Войск здесь не было, армия прошла южнее, и дорога была забита беженцами. Забита, потому что топлива не было, машины встали: в стране, входящей в десятку крупнейших в мире газо– и нефтедобытчиков, на колонках не было никакого топлива, ни за какие деньги. Люди просто жили у обочины дороги, у своих машин, подхваченные с места жестоким вихрем войны, и взгляды, какие они бросали на идущих рядом с дорогой два пикапа с вооруженными людьми, были отнюдь не добрыми…
Беженцы – те из них, которые появились первыми, – жили здесь уже неделю, с самого начала наступления русской армии, когда стало понятно, что никакие шахидские атаки, никакие людские волны, никакое умоисступленное поминание Аллаха по несколько раз в минуту не остановит накатывающийся на страну вихрь наступления одной из самых мощных сухопутных армий мира. Люди бросились бежать, что показательно – бежать не на Восток, в Афганистан, в котором по-прежнему был почти чистый шариат, а на Запад, навстречу наступающей русской армии в надежде, что помогут. Но помощи пока еще не было, и бензина не было, и вот они обосновывались здесь, в прохладных предгорьях Эльбруса, копали землянки, выставляли палатки из брезента, сорванного с тентованных грузовиков, как-то решали вопрос с пищей. Конечно, среди них были и те, кто бросил оружие и попытался скрыться от возмездия… кому-то это даже удастся. А остальные… просто пытались выжить и ненавидящим взглядом провожали машины ехавших по делам вооруженных людей. Нет, они не ненавидели русских, они ненавидели всех. Люди с оружием взбунтовались и стали решать, как должно жить все общество. Люди с оружием стали загонять безоружных людей на стадионы и расстреливать их. Люди с оружием сделали оружие единственным аргументом, единственным законом, какой только был на многострадальной этой земле, и всего за пару месяцев заставили людей с грустью вспоминать привычный страх при Шахиншахе (потом это додумаются назвать рабским сознанием персов, хотя персы очень гордые люди). И теперь пришли другие люди с оружием, но обычные люди уже не верили, что все будет хорошо. Им было ненавистно теперь любое оружие…