Внизу его будто услышали – там начался шум. Донесся звук удара, возглас, топот ног, крик…
– Держи ее!
– Стой!
Бац – еще один удар. Треск, за ним – стон.
Метис, снова проявив завидную реакцию, первым прыгнул к лестнице. Я оказался возле нее вторым, следом стучал каблуками растерянный Калуга.
– Убежала! – пророкотал Боров, вваливаясь в сруб, когда я оказался внизу. – Врезала ему и…
– Кому врезала? – перебил Метис.
Сзади раздалась сдавленная ругань, и, когда мы повернулись, Серый с Павлушей поднимали на ноги Фару. Тот держался за голову, по ней текла кровь. Из соседнего помещения выскочили остальные, по срубу заметались лучи фонариков.
– Сука! – простонал Фара. – Чем она меня?.. Доской какой-то. С гвоздем! Урою тварь!
– Череп хоть не пробила? – уточнил я.
– Заткнись, охотник! Перевязать срочно надо.
Метис бросился наружу, и все, кроме Фары и Серого с Павлушей, вывалили за ним. Было уже совсем темно, в небе висел полумесяц, мерцали звезды.
– Она слышала ваши разговоры, – сказал я. – Как минимум часть их. И может знать… вернее, наверняка знает, что в Гниловке сидят люди, посланные, вероятно, ее братом.
– Значит, к ним побежала. – Метис развернулся в сторону холма с поселком.
– С полкилометра, – прикинул Калуга. – Местность опасная, но так… относительно. Есть и поопасней, та же топь, к примеру. Хотя полкилометра ночного болота, где и аномалии, и всякое зверье, – это тебе не променад по бульвару. Вы мне скажите, что будет, если барышня в Гниловку доберется?
– Пустим ее в Гниловку – нас перемочат, – пояснил я. – Наверное.
– На пары разбиться, – приказал Метис. – Рыба с Боровом, Кузьма со мной, Калуга со Стасом. Девку мертвой или живой доставить сюда. Охотники, за живую по полтиннику рублей каждому. За мертвую – полтинник на двоих. Но без шума, чтобы не услышали в Гниловке. Это важно! Башку срублю, кто шум подымет. Расходимся веером в направлении Гниловки. Вопросы?
– Командир, я с этим пойду, – Рыба кивнул в мою сторону.
– Ты чего это? – удивился Боров.
Метис спросил:
– Зачем?
Блеклые глаза Рыбы уставились на меня:
– Так лучше. Два охотника, которые места знают… Правильнее их разбить, чтоб других вели.
– Ладно, идете вдвоем. Боров – с Калугой, Рыба со Стасом. Все, ходу, ходу!
Ночное болото – не то место, где можно хорошенько разогнаться. И уж тем более напряженно себя чувствуешь, когда рядом идет человек, намерения которого по отношению к тебе вызывают большие вопросы.
Несмотря ни на что, мы двигались быстро. Хорошо ночь была звездная, да и месяц помогал, хоть что-то видно без фонариков. Их включать было нельзя – лучи выдали бы нас беглянке.
– Справные стволы у тебя, – негромко заговорил Рыба, когда мы с двух сторон обогнули плотную поросль осоки, заодно внимательно осмотрев ее.
– Обычные, – возразил я.
Ствол АКСу, которым был вооружен бандит, и глушак «вала» смотрели вперед.
– Ты б автомат убрал, – посоветовал я. – Если что, я ее вальну, у меня стреляет тихо, а твой грохочет на все болото.
На это Рыба ничего не ответил, и некоторое время мы двигались дальше молча, а потом он сказал:
– Таких фабричных обрезов я в округе больше ни у кого не видел.
– А я видел, ну и что?
– Дай мне его посмотреть, – не поворачивая головы, он требовательно протянул в мою сторону руку, будто не сомневался, что подчинюсь.
Я хмыкнул:
– Что-то ты разговорчивый какой-то. Обычно молчишь, а тут трещишь как сорока.
– Дай «махновку» посмотреть, – повторил Рыба.
– Письку свою лучше посмотри, вдруг там болячка. Я свои стволы кому попало не даю.
Он опустил руку. Мы двигались быстро, почти бежали, сруб остался далеко сзади, других преследователей по сторонам не видно – успели далеко разойтись.
– Вроде впереди что-то светится, – сказал я. – Тускло совсем и на уровне земли… Непонятно.
– Хрен с ней, с девкой, – произнес вдруг Рыба, замедляя шаг. – Сбежит – меньше обузы. К лучшему.
Я удивился:
– Ты что это? Слышал же, что ваш старший говорил: она ренегатов на нас наведет.
– Ночью на болотах они нас не поймают. Метис не о том думает.
– А о чем надо думать?
– О том, что выстрел у «махновки» запоминающийся. Недавно ночью я такие слышал.
Я шел дальше. Правая половина лица словно заледенела под пристальным, мертвым взглядом повернувшего голову Рыбы. Свет впереди стал ярче, но до сих пор было непонятно, что служит его источником.
– Чего молчишь, охотник?
– В смысле, а что мне говорить? Слышал ты выстрелы какие-то ночью, мне какое дело? Не отвлекай.
– Я их слышал, когда на нашу стоянку на Черном Рынке напал какой-то одиночка. По звуку тогда понял: шмаляют из «махновки». Четко понял, охотник. У тебя такой ствол. И больше ни у кого в округе их нет.
Я сделал вид, что только сейчас допер, к чему он клонит, приостановился и вытаращился на него:
– Чего?! У тебя крыша в Лес уехала по грибы? Ты к тому клонишь, что я напал на вашу стоянку, потом за вами следил и уже тут напросился к вам в проводники? Да ты реальный псих, Рыба! Я из болота месяц носа не высовывал, а вашу компанию впервые вижу!
Прежде чем он ответил, я поспешил дальше, словно мне было наплевать и на подозрения Рыбы, и на него самого.
– Стой, охотник! – окликнул он с пробуждающейся злобой, но я не оглянулся.
Мне показалось, что в мерцающем впереди свете что-то мелькнуло, будто тень скользнула, – и провалилось куда-то под землю. Все еще не понимая, что же это там такое, я пробежал по стволу поваленного дерева, спрыгнул, сделав еще несколько шагов, остановился на краю уходящей в сторону Гниловки расселины.
Она была глубокая, но не длинная. Дно заросло мелким кустарником, склоны почти отвесные, каменистые, там тоже кусты.
В дальнем конце расселины переливалось сполохами облако синей кристаллической ваты. «Болотная туча», как я окрестил такие аномалии. Только эта отличалась от двух, что мы видели раньше: цвет более насыщенный, такой густой и глянцевый, что начало ломить виски. Даже в полутьме были видны волны искажения, расходившиеся от «тучи». Пространство вокруг рябило, натягивалось и съеживалось, словно вот-вот порвется.
Я подался вперед, заглядывая на дно расселины. Никого – наверное, движение мне почудилось. Опустив ствол «вала» и стоя спиной к бандиту, приближение которого определил по тихому звуку шагов, я выудил из кармана перчатки и стал их натягивать.