– Было дело, расскажу как-нибудь на досуге.
Лейтенанты переглянулись восхищенно.
А вечером уже, на квартире, внимательно осматривали мою гимнастерку.
– Вы чего, хлопчики?
– А награды у вас есть?
– Есть. Медаль «За отвагу». А еще – «За боевые заслуги».
– Не густо, – разочарованно пробасил Алексей.
– Не заслужил, стало быть. Да какие еще наши годы – найдут нас награды. Только вы о них меньше думайте. Не за награды воюем.
Честолюбие, амбиции иногда нужны, но чаще вредны на фронте. Кто из нас не ожидал, что командование отметит по достоинству успешно проведенную операцию? Теперь же у меня к этому отношение было спокойное: поощрят – хорошо, не заметят – так на фронте это почти естественно. На моих глазах много малых и больших подвигов бойцы и командиры совершили и – остались в безвестности. Часто и донесение о бое составить было просто некому. Так что воевали «не ради славы, ради жизни на земле», как напишет Твардовский в «Василии Теркине». Главной наградой было то, что, выполнив боевую задачу, мы вернулись живыми и невредимыми…
О наградах разговор особый. В сорок первом году наград вообще почти не давали. Медаль на солдатской груди была редкостью. Особое уважение вызывала медаль «За отвагу». Ее действительно давали за солдатский подвиг. Несколько ниже по статусу стояла медаль «За боевые заслуги». Орденов лично я у солдат не видел.
В сорок третьем году медали и ордена стали давать щедрее. Должен еще упомянуть, что за награды в те времена платили, причем ежемесячно. Немного, конечно. За «Красную Звезду» – пятьдесят рублей, за медаль «За отвагу» – десять. На эти деньги на черном рынке можно было купить буханку хлеба.
Конечно, воевали не за награды. На фронте главное было – выжить. Хотя каждый в глубине души лелеял мечту не просто выжить, но и с наградами домой вернуться, чтобы соседи видели – не в тылу проедался и не зря в окопах мерз. И гордился своими наградами не только солдат – гордилась вся его семья. Даже в письмах в официальные инстанции подписывались – «орденоносец Иванов».
Каждый хотел, чтобы его ратный труд, тяжелый и опасный, был оценен по достоинству. Была масса случаев, когда командование писало на воина представление к награде, а награда героя не находила. Представление в вышестоящих штабах терялось, воин в госпиталь по ранению выбывал или в другую часть переводили. И все. Вроде награждали воина, оценили по заслугам, а награды и нет. Некоторые так всю войну и прошагали, не получив ни одной медали. Это штабные медалями да орденами звенели, передовой иногда месяцами не видя.
А к сорок пятому году планку награждения и вовсе подняли. Если в сорок первом году летчик-штурмовик на Ил-2 получал Звезду Героя Советского Союза за двадцать успешных боевых вылетов, то в сорок третьем – за сорок, а к сорок пятому – за шестьдесят. Только в сорок первом мало кто возвращался на свой аэродром после трех-пяти вылетов.
Мне понятен был интерес лейтенантов к наградам. Но и разочаровывать их не хотел: не стоит уповать на то, что успешно выполненное задание будет непременно отмечено командованием. Однако в двух словах лейтенантам этого не объяснишь. А в трех – это уже речь, которые я не любил произносить.
Разница в возрасте между мной и лейтенантами была невелика, но я чувствовал себя рядом с ними как умудренный жизнью ветеран рядом с мальчишками.
Мы легли спать и уже засыпали, когда Алексей мечтательно сказал:
– Мне бы так научиться стрелять!
Я улыбнулся – желание похвальное, да вот поработать над собой для этого придется немало, довести приемы до автоматизма.
Несмотря на то что во многих группах пополнение было молодое и неопытное, за выполнение задач спрашивали строго. Особенно доставалось старшим, как более опытным. В чем-то нынешние выпускники училищ были подготовлены лучше. Например, умели работать с топографическими картами. Вспоминая сорок первый год, когда такими умениями обладали в основном летчики, разведчики и артиллеристы, я с удовлетворением отмечал, что офицеры и других родов войск – особенно пехоты – с картами уже на «ты».
В танковых частях отмечали, что молодые офицеры-танкисты хорошо знают материальную часть, неплохо водят боевые машины и могут успешно поражать цели из пушки. Сказывалось усиленное натаскивание курсантов именно в практических вопросах – они больше занимались на полигонах, чем в классах. Страна воевала, было трудно с ресурсами, но армия выкраивала топливо, снаряды, патроны для того, чтобы курсанты были лучше подготовлены к боевым действиям.
Хуже всего с подготовкой было у курсантов выпуска конца сорок первого и всего сорок второго года. Они не умели толком водить машину или танк, при стрельбе из танковой пушки чаще промахивались, чем попадали в цель, работать с топографическими картами не умели и на местности не ориентировались. Порой это приводило к случаям вопиющим, когда командир взвода направлял свои танки в наш тыл.
Наступила зима, снегу становилось все больше, и морозы усиливались. Многие дороги к деревням стали непроходимыми для машин. В этих условиях единственным подспорьем в деревнях до войны были лошади. Однако сейчас они редко где остались, и к таким селениям тянулся санный след.
Бандиты – из тех, кто раньше не озаботился постройкой землянок, перебрались в села и деревни, попрятались у родни. Нужда заставила – в лесу на морозе не усидишь, даже в теплой одежде. Больше недели выдержать холод на природе весьма затруднительно. Костер разведешь – по дыму его издалека видно. На этом и погорели некоторые банды.
Сучков обязал нас обращать внимание прежде всего на деревни и села, а не на дороги и леса, как раньше. Вот и обходили наши оперативные группы деревни пешком. На машине не проехать, а лошадей в отделах не было. Каждый день нам удавалось осмотреть одну-две деревни с учетом переходов. И почти при каждом осмотре мы выявляли посторонних лиц. Тут можно было и на документы не смотреть. Пахли они, просидевшие осенью и в начале зимы у костров, по-особенному. Дымом, лесом, мхом болотным от них несло.
А еще при проверках мы просили подозрительных лиц руки свои показать. По ладоням можно было составить представление, чем занимался человек. У крестьян руки задубевшие, в мозолях. А у бандитов – небольшая мозоль, можно даже сказать – просто уплотнение на указательном пальце правой руки – от спускового крючка. Даже когда бандиты не стреляли, они передвигались по лесу, держа автоматы наготове. Вот и выдавал их палец-то. Обнаружил в избе мужика призывного возраста – обнюхал, пальцы посмотрел, и все ясно становилось – отпустить его или вести в отдел для проверки.
Потом таким бандитам – скорый суд проводили по законам военного времени. Никто их в камерах месяцами не держал – чего зря продукты переводить? Виноват – к стенке, или в лагеря – что, кстати, реже бывало. А чтобы из камеры отпустили назад, в деревню, на вольные хлеба – так я такого и не припомню. А если таких еще и пошерстить с пристрастием, то где-нибудь в сарае, под стрехой крыши, в стогу сена или еще в каком-нибудь укромном месте непременно и оружие найдется – автомат или, реже, винтовка. Бандиты предпочитали нашему оружию немецкие автоматы – короткие, удобные в ближнем бою.