Во! Прорвало Олега! Как ему ответить, чтобы не обидеть невзначай?
– Профессию по душе выбирать надо, чтобы потом не ходить на работу, как на каторгу – часы отбывать, тогда работа в радость будет. Вот ты, Виктор, кем до войны мечтал быть?
– Учителем, – как-то смущенно произнес капитан Неустроев. – Только не смогу я теперь. Учитель должен к детям с добром идти, сеять разумное, доброе, вечное. А я зачерствел на фронте, ожесточился.
– Э, брат, зря ты так думаешь. Пройдет год, оттаешь. Время – самый лучший лекарь. Коли не передумаешь – пробуй, мой тебе совет. Не отступайся, иди детишек учить, раз тебе это по душе.
– А мне куда податься после войны? – спросил Олег Барышников. – Танкисты – те хоть технику знают, могут на МТС или автобазу устроиться, связисты тоже не пропадут. А я в пехоте все время воевал, только и умею, что на пузе ползать да стрелять, да еще землю копать. Столько я за войну лопатой намахался – на всю жизнь хватит.
– Ну, были же у тебя мечты, Олег?
– До войны моряком стать хотел. Как представлю, что схожу с белоснежного корабля на причал: в матроске – уголок тельняшки проглядывает, на бескозырке ленты ветер развевает, в брюках клеш, и девушки засматриваются – красота!
– А ты море-то хоть видел?
– Откуда? Я же из Свердловска сам, – ответил Олег, закурив папиросу.
– Чего же в моряки не напросился, когда призывную комиссию проходил? – спросил Виктор, потянувшись к Олегу подкурить папиросу.
– Куда военкомат направил, туда и пошел. Я еще тогда подумал, когда военком спрашивал – в морской учебке уж больно долго учиться надо было, а я на фронт рвался. Как все.
– Вот, может быть, выйдем скоро к Балтике, увидишь море! – поддержал Олега майор Локтев.
– Только оно студеное сейчас, не поплаваешь! – добавил Виктор.
Разговор по душам затянулся бы почти до утра, да в палату, заслышав разговор, вошла строгая медсестра Клава, получившая в госпитале прозвище «дизель-баба». Здоровенная, что твой «тигр». Раненого в одиночку с носилок на кровать перекладывала.
– Это кто тут ночью у меня не спит? Почему распорядок нарушаете – всю палату прокурили! Спать надо! Вот я завтра начальнику отделения доложу!
– Ну-ка, пехота, открой окно! – повернулся к Олегу майор. – Все, сестрица, уже спим, – заверил он за всех сердитую сестру.
Медсестра ушла. С виду – грозная, но никому докладывать не пойдет – это мы уже знали. А если кто и доложит, то нам всем все равно на фронт. Как говаривали в армии – дальше передовой не пошлют. Но меня в свое время посылали, и не раз.
С каждым днем грудь меня беспокоила все меньше. Я уже вставать стал, ходил на процедуры и в столовую, однако на осмотрах хирург недовольно головой качал:
– Не нравится мне твоя грудная клетка, капитан, – плохо срастается. Авитаминоз, переутомление, нервишки. Витаминчики поколем, спи побольше – для нервов хорошо. Эх, кабы не война – в санаторий бы тебе, в Крым или Кисловодск, на воды, на грязи.
С этого дня мне начали делать укрепляющие уколы.
Сопровождаемый соседями по палате, я подошел к процедурной. Вошел, представился шутливо:
– Капитан Колесников для очередной экзекуции прибыл.
Медсестричка оглядела меня смешливо. Вид у меня и в самом деле был не гусарский, не презентабельный. Одет в застиранный коричневый халат, из-под которого подштанники торчат, на ногах – стоптанные тапочки «ни шагу назад».
– Ложитесь, товарищ ранбольной, вам три ампулы колоть назначили, – сказала она, глянув в журнал назначений.
– А можно я – стоя, только пригнусь? По-другому я, может, боюсь, – пошутил я.
Она кивнула.
– У меня рука легкая. Вот уж не думала, что мужчины такие трусы.
Я немного приспустил подштанники, опираясь на стол – неудобно мне было перед ней свой тощий зад оголять, но подумал – сколько она таких каждый день видит?
Уже после укола сказал:
– Меня Петром зовут.
Сестричка улыбнулась:
– А я знаю, вас весь медперсонал «везунчиком» называет. Это ведь вам пуля прямо в орден угодила?
Она с нескрываемым восхищением смотрела на меня. «Хм, вот уж, право, не думал, что столь популярен. А все-таки чертовски приятно, когда на тебя так смотрят», – я расплылся в улыбке.
Медсестра заметила мой внимательный взгляд, зарделась и, чтобы скрыть свое смущение, наклонилась над кипящими шприцами, обнажив верхнюю часть упругих девичьих грудей, качнувшихся в отворотах халата.
Стараясь принять серьезный вид, она распрямилась, сделала отметку в журнале и повернулась ко мне, тряхнув спадающими на плечи черными вьющимися локонами.
– А вы правда в СМЕРШе служите?
– Ага, дворником, – пошутил я.
– Дворникам орденов не дают, – отрезала девушка. – Меня Наташей звать.
– Замечательное имя, главное – редкое, – вспомнил я фразу из известного фильма.
– А вы шпионов видели? – округлила глаза Наташа.
– Вот как вас.
– Ужас какой. И какие они?
– С рогами, а на лбу штамп – «шпион».
– Что вы со мной как с маленькой, товарищ военный! Мне уже двадцать.
Так я познакомился с Наташей. Вскоре у меня с ней случился скоротечный роман. Положительно, мне в госпитале начинало нравиться, особенно в смену, когда дежурила Наташа. Только идиллия эта длилась недолго.
Через неделю в госпиталь наведался Сучков.
Положив на тумбочку пакет, из которого выглядывали румяные яблоки, он приложил руку к груди:
– Извини, брат, что давно не заходил, дела – совсем замотали. Как здоровье?
– Хирург говорит – заживает плохо, авитаминоз и этот – нервный стресс, переутомление.
– Выздоравливай, не торопись в строй, успеешь еще послужить. Я ведь помню, что ты после ранения в отпуске не был, ну – в прошлый раз. А мы передислоцируемся на польские земли, в Константинув. Отдел теперь там будет. Как выпишут – найдешь нас в городе. Ну, бывай, капитан, здоровья тебе и твоим соседям по палате.
Сучков ушел. Жалко, что отдел из Кобрина уходит. От госпиталя до отдела всего три квартала было.
На следующий день выписали Барышникова, предоставив отпуск по ранению. Переодевшись в форму и получив документы, он пришел попрощаться. Выглядел молодцевато – на груди два ордена и две медали поблескивали.
– Убываю в отпуск. К своим вот поеду, в Свердловск. Мать порадую. Выздоравливайте, товарищи офицеры, может, свидимся еще.