— Том, мне, пожалуй, пора. Рад был с вами познакомиться.
Мы встали и пожали друг другу руки. Я вспомнил, рукопожатие у него всегда было слабым — ничего за эти годы не изменилось. У меня слезы на глаза навернулись. Обменяться рукопожатием с собственным отцом. Если ты его любишь, то что может быть лучше? А я его любил. Я молча поблагодарил его за любовь и долготерпение. За то, что он мирился с жутким, невыносимым сыном, который причинял ему страдания и беспокойства без малого два десятка лет. Мне хотелось сказать Тому Маккейбу: я твой сынок, Фрэнни-воришка, отпетый негодяй, которого ты должен был возненавидеть, но ты до этого не дошел, потому что ты хороший человек. Но теперь со мной все в норме. Я не пошел по дурной дорожке, отец, и я в порядке.
Но вместо этого я улыбнулся Виктории Гарретсон («Вики» — никогда в жизни я так не обратился бы к этой женщине) и повернулся спиной к Томасу Маккейбу.
— Билл! Постойте, Билл!
Я был на полпути к кассе, когда он меня окликнул.
— Да, Том.
— Позвольте мне за вас заплатить. Мне очень этого хочется.
— Но почему? — И снова мне на глаза навернулись слезы. Я взглянул на Скрэппи.
— Вы так хорошо сказали о моем сыне. Потому что, может, вы правы и я зря так волнуюсь. Потому что, ну, не знаю, утро такое славное, и встреча с вами — приятный сюрприз.
Я протянул ему свой чек.
— Вы настоящий принц, Том.
Он переменился в лице. Я спросил, что с ним такое.
— Фрэнни, бывает, так говорит. «Ты настоящий принц, Том». Но в его голосе при этом столько сарказма.
Я произнес как можно более равнодушно и беззаботно:
— Ну, вы же сами сказали, что мы с ним похожи. Представьте на минуту, что я — это он, и я это произношу на полном серьезе. Вы настоящий принц, Том. И пусть у вас в жизни все будет отлично.
— И вам того же, Билл.
Я не мог устоять перед соблазном.
— Проголосуйте за меня, когда я буду баллотироваться в президенты.
Он рассмеялся и пошел к своей любовнице.
Каким образом сверхъестественное становится еще сверхъестественнее? Я вам расскажу. Все только что пережитое привело меня в прекрасное расположение духа, и из забегаловки я вышел с улыбкой, прямо-таки сияя от счастья. Длилось это, наверно, минут пять. Сразу за порогом поворот налево, к центру Крейнс-Вью, тут всего-то квартал. Ужасно любопытно было посмотреть, как там и что, и я стал припоминать, как выглядела в то время Мейн-стрит. Мой город тридцать лет назад. Сколько тогда стоил билет в кинотеатр «Эмбасси»? Почем был у них в буфете пакетик арахиса в шоколаде? Как назывались сласти, которыми тогда повсюду торговали? «Чарльстон чу», «Загнат», «Изюмки», «Много и вкусно», «Пятая авеню»… Слабоумный Джонни Петанглс знал наизусть все посвященные им рекламные ролики и готов был их цитировать до тошноты. Здание кинотеатра снесли пару лет назад и на его месте выстроили видеомагазин «Блокбастер», что меня изрядно посмешило. Большой экран уступил место малому. Пройдемся дальше по дорожке Маккейбовой памяти. В те времена рядом с кинотеатром «Эмбасси» стоял гриль-бар Дэна Поупа. Здесь все мы причащались легального алкоголя, когда нам исполнялось по восемнадцать. Я все еще помнил, чем пахло в зале — вареной капустой и сигаретным дымом. А возле заведения Поупа был… Человек со шлемом на голове — точно такой чуть не зажарил мои мозги. Обучающие шлемы, которые я видел в Вене в последние деньки моей жизни. Ну да, в шестидесятые годы по главной улице городка Крейнс-Вью, штат Нью-Йорк, шествовал парень в сплошном черном шлеме. Зажав рот рукой, я издал какой-то приглушенный звук. Будто кто-то сунул мне за шиворот сырое яйцо и разбил его. Мало того, вокруг были люди, но они не обращали на него ровно никакого внимания. У городской библиотеки стояли и о чем-то болтали Брайан Липсон в куртке школьной спортивной команды Крейнс-Вью и Моника Ричардсон. Шлем прошагал мимо них, они проводили его безразличным взглядом и продолжили разговор. Городок у нас консервативный, здесь ничто не меняется. Всегда здесь так было. Если появляется что-то новое, его сразу замечают и бесконечно обсуждают. Если бы в сегодняшнем Крейнс-Вью или в Крейнс-Вью тридцатилетней давности кто-нибудь средь бела дня прогулялся по улице в этаком вот дурацком шлеме, черт бы его подрал, на него непременно обратили бы внимание. Но судя по тому, что эта юная парочка лишь равнодушно скользнула по нему глазами, зрелище было самое что ни на есть привычное. От этой мысли у меня мороз подрал по коже. Выходит, хаос взял верх и теперь все стало возможно. В те давно прошедшие времена, когда мы с Липсоном сидели рядом на уроках геометрии и я списывал у него контрольные, никаких шлемов тут у нас не шлялось. Если бы я увидал хоть одного, уж всему свету об этом бы раззвонил.
Я решил пойти за этим парнем, посмотреть, как будут реагировать другие горожане, когда его увидят. Будут ли они…
— Здорово, Фрэнни! — сказал юный Брайан Липсон, глядя на меня, сорокасемилетнего.
— Привет, Фрэнни Маккейб, — в тон ему произнесла красотка Моника Ричардсон, улыбнувшись такой недвусмысленной улыбкой, что у любого в штанах началось бы шевеление.
Будь я персонажем мультфильма, в следующее мгновение завизжали бы тормоза, а из-под моих ботинок вырвались бы клубы дыма.
Я так резко остановился, что чуть не потерял равновесие.
— Вы меня знаете?
Они переглянулись. Липсон хохотнул.
— Почему бы нет, Фрэнни? Ведь мы ж сидим рядом на геометрии.
— Да, но…
Краем глаза я продолжал наблюдать за Шлемом, который исчез за углом. Бог с ним — главное сейчас происходило здесь.
— Вы знаете меня вот такого?
Моника чуть наклонила голову набок — ну прямо как пес, впервые услыхавший звуки гармоники.
— Какого — такого?
— Ну, такого, какой я сейчас.
Я ткнул пальцем себе в грудь, в лицо, в Маккейба без малого пятидесяти лет от роду.
— Ну да, а почему нет?
— Ну ладно, мне пора.
— Не забудь насчет завтрашнего вечера, Фрэнни. На Дайонн Уорвик, — пропела Моника, как сирена, завлекающая меня на свои скалы.
И тут моя память словно и в самом деле ударилась о скалу. За год до окончания школы я на уши вставал, чтобы уломать Монику. Но она была куда хитрей меня. Сколько раз мне уже казалось, что все, попалась птичка, но она всегда выскальзывала из моих когтей. В конце концов я решил обложить ее по полной программе и потратить серьезные деньги — три недели подряд воровал у матери из кошелька. План у меня был такой: концерт Дайонн Уорвик в Уайт-Плейнс, а потом «сёрф-энд-тёрф» в ресторане. Все шло отлично, пока мы не оказались у нее дома. До этого я никогда у Моники не был. Когда она пригласила меня войти, я мысленно уже праздновал победу. Открывая парадную дверь, она походя сообщила:
— Родители, может, еще не легли, но это ничего. Они у меня продвинутые. Поздороваемся — и сразу ко мне.