В общем-то подобные хитрости были для Цимбаларя не в новинку. Ему приходилось преследовать преступников, уходивших от возмездия на санитарных каретах, пожарных машинах, карьерных самосвалах, бензовозах, катафалках, свадебных лимузинах и даже самоходных аэродромных трапах.
Однако сцена эвакуации больного, благодаря оптическому прицелу различимая во всех деталях, не походила на инсценировку, и все её участники, начиная от жены Шапиро и кончая водителем машины, вели себя предельно естественно.
Чтобы узнать истину, Цимбаларь позвонил в диспетчерскую «Скорой помощи». Назвав адрес Якова Менделевича, он осведомился, поступал ли из этой квартиры вызов.
– А вы, собственно говоря, кем ему приходитесь? – спросил дежурный оператор.
– Я управляющий страховой компанией, с которой гражданин Шапиро имеет договор на весьма солидную сумму. Естественно, что я беспокоюсь о его здоровье. Ведь это наше богатство.
– По предварительным сведениям, у него предынфарктное состояние, – сообщил оператор. – Точный диагноз будет известен после стационарного обследования.
– Вы уж попросите врачей постараться. Если всё обойдется благополучно, наша компания выплатит медперсоналу премиальные. В том числе и вам.
Бросив прощальный взгляд на всё ещё зашторенные окна квартиры Шапиро, Цимбаларь удручённо произнёс:
– Похоже, я переусердствовал. С этой порочной практикой пора кончать… А Якову Менделевичу надо будет завтра передать цветы и фрукты… Думаю, что на Сытном рынке меня обслужат как почётного клиента.
К сожалению, эти прочувствованные слова слышали только голые стены лестничной площадки.
На долю Вани досталась почти вся «красная» часть списка, то есть люди, достигшие в избранной области немалых успехов, но потом по разным причинам опустившиеся на социальное дно и в силу этого прискорбного обстоятельства представлявшие для общества потенциальную опасность.
Впрочем, работать с изгоями и маргиналами было для Вани не в тягость, а в кайф. Наверное, и в его душе имелась какая-то червоточинка, позволявшая легко находить общий язык с теми, кто давно перестал понимать даже самого себя.
С собой Ваня привёз целый чемодан вещей, при помощи которых можно было менять свою личину чуть ли не каждый день, однако для сегодняшнего рейда он выбрал привычный костюм маленького бродяжки, хорошо знающего, что в этой жизни почём, и умеющего постоять за себя.
Дополнения к костюму подбирались с особой тщательностью: мятая пачка дешёвых сигарет, выкидной ножик, тоненькая пачка сиротских документов, перетянутых резиночкой, элементарные предметы личной гигиены, рассованные по всем карманам, немного наличности в мелких купюрах (на всякий пожарный случай Ваня носил с собой и солидные деньги, но при обыске их не нашёл бы даже самый бдительный вертухай).
Для начала Ваня выбрал кандидатуру Дмитрия Владимировича Иванова, в прошлом весьма перспективного учёного, внезапно забросившего престижную работу, оставившего семью и пустившегося, как говорится, во все тяжкие.
Сведений о нынешнем этапе его жизни было не густо, да и те в большинстве своём относились к разряду непроверенных. Достоверными являлись лишь факты неоднократного задержания Иванова, происходившие, как правило, в так называемом районе «Четырёх идиотов», где проспекты Ударников, Наставников и Энтузиастов сливались с улицей Передовиков. Всякий раз это случалось во время недозволенной игры в напёрстки, причём отставного физика забирали не за надувательство граждан, а за попытки вернуть себе проигранные деньги, что приводило чуть ли не к массовым беспорядкам. Похоже, Иванов любил играть в азартные игры, но не любил проигрывать.
Наведавшись по месту прописки Дмитрия Владимировича, указанному в списке, Ваня, выдававший себя за бедного саратовского родственника, нашёл в квартире совершенно других людей, о судьбе предыдущего жильца ни сном ни духом не ведавших. Хорошо ещё, что сердобольные старушки, проветривавшиеся во дворе, подсказали, что Диму Иванова, к которому они до сих пор относились с превеликим уважением, следует искать в «Монголии», то есть вблизи буддийского храма, расположенного на Приморском проспекте.
Но и там Ваню ждало разочарование. Иванов не появлялся в этом районе уже недели две, задолжав всем, кому только было возможно, включая нескольких буддийских монахов. Знающие люди посоветовали Ване ехать к «Бочкам» – пивным ларькам на набережной реки Карповки, где Иванов якобы завёл себе денежную кралю.
Однако пресловутая краля, на деле оказавшаяся одноногой бомжихой, своего ухажёра видела три дня назад, когда тот уходил в гастроном за красненьким.
Пришлось продолжить поиски, хотя питерское дно Ваня знал не так досконально, как, скажем, московское. След Иванова то появлялся, то вновь исчезал. Его видели трезвым и пьяным, больным и здоровым, декламирующим стихи Рембо и убегающим от милиции, играющим с пенсионерами в шахматы и побирающимся на паперти, пребывающим в глубоком маразме и обещающим с понедельника начать новую жизнь.
Последовательно пройдя чередой притонов, шалманов и злачных мест, носивших хоть и неофициальные, но звучные названия: Ушковка, Три Соловья, Аул, Травиловка, Козье Болото, Дубки, Ольстер, Долина Смерти, Черный Пятак, Ваня нашёл Иванова в Китай-городе, иначе говоря, в тупике Варшавского вокзала, где стояли старые вагоны, заселённые бездомными.
Иванов, внешность которого мало совпадала с приметами, указанными в списке, затесавшись в компанию людей аналогичного сорта, развлекался игрой в картишки. На Ваню, подсевшего к игрокам, никто внимания не обратил, и тот получил возможность рассмотреть Иванова, что называется, в упор.
Надо сказать, что годы бесприютной жизни в общем-то пошли Иванову на пользу – он сбросил лишний вес, упомянутый в списке как особая примета, отрастил рыжую романтическую бородку, скрывавшую безвольный подбородок, а нездоровая бледность, вызванная штудированием научных трудов, благодаря солнцу, ветру и постоянным возлияниям сменилась интересной смуглостью, кое-где, правда, уже имевшей синюшный оттенок. В отличие от своих друзей-приятелей Иванов даже одевался не с чужого плеча. Вот только взгляд его был потухшим, словно у морского капитана, оставшегося в живых после кораблекрушения.
Босяки играли на деньги, хотя и по маленькой. Иванов горячился больше всех, но выигрывал редко. Хорошая карта как бы избегала его рук.
Изрядно намозолив честной компании глаза и уже став в ней почти своим, Ваня попросил карту. Его не послали куда подальше, но в выражениях, принятых в этой среде, попросили предъявить наличные деньги.
Комок истёртых десяток сразу снял все возражения. У бомжей, слава богу, дискриминации не существовало – ни по половому, ни по национальному, ни по возрастному признаку.
Ваня, взятый в игру, чувствовал себя как рыба в воде. Профессиональных катал в компании не было, а на дилетантов он плевать хотел.
– Метаем без кляуз? – первым делом поинтересовался он, что на нормальном языке означало: «Играем без шулерства?»