Находясь среди школьников, Людочка была практически неуязвима. Пацаны и девчонки, ещё не успевшие подпасть под власть дьявольского ока, но уже сплочённые Ваней в единый коллектив, служили для неё надёжной защитой.
В третьем часу дня (как раз в это время Цимбаларь сражался с Парамоновной) она решила сварить на ужин чего-нибудь вкусненького, но в доме, как назло, не нашлось и кружки воды. Ваня со своей компанией куда-то запропастился, и девушка, взяв лёгкое пластмассовое ведро, направилась на реку, что прежде делала уже неоднократно.
В отличие от Кондакова, Людочка никаких особых предосторожностей не предпринимала, надеясь больше на свою удачу и резвость. Лишь оказавшись за околицей, она машинально подумала, что время для дальней прогулки выбрано не самое удачное.
К реке вела торная дорога, проложенная радениями Вальки Деруновой. Ходить за водой стало легче, зато зачёрпывать её – труднее. После того как полынья сделалась доступней даже для детей, её диаметр резко сократился – ведро кое-как ещё пройдёт, а пятилетний карапуз, обременённый самодельным тулупчиком, застрянет. И пока, слава богу, обходилось без несчастных случаев.
Разбив молодой ледок, Людочка набрала воды, однако в ней оказалось слишком много неизвестно откуда взявшегося мусора. Она собралась зачерпнуть снова, но увидела приближающихся людей. Поставив на боевой взвод пистолет, находившийся, как обычно, в песцовой муфточке, девушка отступила с их пути.
Это были рыбаки – отец и сын, – возвращавшиеся с подлёдного лова. Промысел они вели с помощью двух длинных и узких прорубей, сделанных в речном льду, – в одну сеть запускали, а из другой вытаскивали. Такая работа не умиротворяла, а, наоборот, выматывала.
Оба рыбака устали, замёрзли и проголодались. Вся их добыча состояла из десятка некрупных сигов, которые нёс на кукане мальчик, кстати говоря, учившийся у Людочки. Отец шагал следом, вскинув на плечо тщательно сложенную сеть. Даже на морозе она пахла рыбьей чешуёй и водорослями.
Дождавшись, когда рыбаки отойдут на безопасное расстояние, Людочка снова наклонилась к полынье, но в тот же момент на неё упало что-то холодное и мокрое, но почти невесомое. Теперь она видела мир уже не таким, как прежде, а словно бы сквозь редкую вуаль.
Ещё не до конца осознав случившееся, девушка попыталась освободиться от этого нежданного подарка и почти сразу же запуталась в прочном ячеистом полотне, изготовленном в далёком Китае специально для браконьерских нужд.
А произошло вот что: рыболов, преспокойно проследовавший мимо насторожившейся учительницы, внезапно обернулся и с расстояния в десять-пятнадцать метров ловко метнул свою сеть, будто бы перед ним был не живой человек, обладающий всеми гражданскими правами, а стая лососей, играющая на речном перекате.
Людочка уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Потеряв равновесие, она упала на заснеженный лёд, по-прежнему прижимая к себе пустое ведро и муфту с пистолетом.
– Батя, ты ошалел! – взвыл мальчишка. – Тебя же засудят! В тюряге сгниёшь!
Что-то затрещало – по-видимому, сын, пытаясь остановить повредившегося умом отца, ухватил его за одежду, но хрясткий удар положил конец этому благому начинанию, и мальчик, поскуливая, как кутёнок, смылся от греха подальше.
Его исчезновение даже обрадовало Людочку, которая теперь с чистой совестью могла стрелять на поражение. Вот только давалось это с великим трудом – пистолет вместе с правой рукой был намертво примотан к груди, и, дабы направить ствол куда следует, приходилось червяком извиваться на льду.
Первая пуля не то чтобы прошла мимо цели, а вообще улетела в противоположную сторону. Грохот выстрела ничуть не испугал рыбака – скорее всего он был уже не хозяин самому себе. Рывком приподняв девушку, беспомощную, словно куль соломы, он стал совать её головой в прорубь.
Но у берега лёд был гораздо толще, чем на стремнине, и хотя лицо Людочки раз за разом погружалось в студёную воду, утопить её никак не удавалось. Платок сбился на сторону, и течение вовсю полоскало светлые волосы девушки, для которых рыболовная сеть преградой не являлась.
Всё это время рыбак держался за спиной у Людочки, и второй выстрел оказался столь же безрезультатным, как и первый (правда, оставалась надежда, что их услышат в деревне).
Убедившись, что хозяйственная прорубь для его изуверских замыслов не годится, рыбак поволок девушку на середину реки, где и бросил в другую прорубь – промысловую, длина которой превышала рост человека, но ширина ограничивалась сорока-пятьюдесятью сантиметрами.
Поначалу он пытался втоптать Людочку в эту весьма и весьма оригинальную могилу, но та, должно быть, в Чарусе немного располнела и уходить под лёд не собиралась, а только отфыркивалась и шумно извергала из себя речную воду. Интерес к приготовлению супов и даже компотов, по-видимому, был утрачен ею на всю оставшуюся жизнь.
Убедившись, что и новый вариант утопления несостоятелен, рыбак вытащил из-за пояса топор. Хватило бы одного взмаха, чтобы раскроить жертве череп, но такая смерть, наверное, не входила в планы рыбака (или той силы, во власти которой он сейчас находился).
Безумец начал энергично расширять прорубь, круша лёд чуть ли не в сантиметре от виска девушки. Просто чудо, что топор ни разу не промахнулся.
Когда прорубь достигла приемлемой, с его точки зрения, ширины, рыбак встал ногами на Людочку и даже несколько раз подпрыгнул на ней. Лёд затрещал, и вода целиком накрыла девушку. На поверхности её держала лишь пузырём раздувшаяся одежда да волосы, успевшие примёрзнуть к краю проруби. Ничего перед собой не видя, она могла стрелять только в воду.
Похоже было, что жизнь, обещавшая бесконечный праздник, подходит к концу. Зелёные холодные глубины уже распростёрли перед Людочкой свои цепкие объятия. Неимоверным усилием вывернув голову, она успела глотнуть воздуха, но, судя по всему, это была её последняя удача.
Спасение нагрянуло тогда, когда Людочка уже потеряла всякую надежду. Сапоги рыбака перестали вдруг давить на спину, а затем десятки рук единым усилием вырвали её из смертоносной щели.
Теперь уже в сетях барахтался рыбак – дети, призванные на помощь его сыном, не придумали ничего лучше, как воспользоваться чужим оружием. Людочку, даже не выпутывая из ледяного кокона, волоком потащили в деревню. Она дышала и не могла надышаться.
– Крепись, Савельевна! – уговаривал её Ваня. – «Моржи» всю зиму в проруби купаются и живут до ста лет.
Людочка попыталась что-то ответить, но одеревеневший язык не слушался. Когда вокруг уже замелькали деревенские дома, она кое-как выдавила из себя:
– Мужика… не трогайте… он не виноват…
– Нашла о ком жалеть! – буркнул Ваня. – Да я бы на его месте сам утопился.
В больничке они застали весьма занятную сцену: Кондаков, стоя над телом поверженного тракториста, смазывал йодом свою расцарапанную шею. Повсюду, словно скорлупа драконьего яйца, валялись куски гипса.