Бомжи и бомжихи старшего поколения, коим посчастливилось посещать те самые питейные заведения, где Уздечкин частенько топил в рюмке тоску, характеризовали его моральный облик в самой превосходной степени. Он считался верным супругом уже хотя бы потому, что, по меткому выражению одного люмпика, «рождённый пить блудить не будет».
Бывшие коллеги по перу, а также литературоведы и работники издательств, уцелевшие в губительных передрягах, неизбежно сопровождающих любой социальный катаклизм, без стеснения называли Уздечкина и графоманом, и стихоплётом, и подкаблучником, но ни разу не упрекнули его в прелюбодеянии.
Оказалось, что Уздечкин частенько посещал театры, отдавая предпочтение Большому, заглядывал в оперетту, однако к спорту относился равнодушно, пренебрегая даже фигурным катанием и хоккеем, от которых в то время тащилась почти вся страна.
Когда речь заходила о пресловутых посвящениях, знатоки поэзии дружно относили их на счёт Софьи Валериановны. Ни о какой девушке, якобы вдохновлявшей Уздечкина, никто из них и слыхом не слыхивал.
Ничего не добилась и Людочка. Все Сонечки подходящего возраста, а главное, с удавшейся судьбой в имеющиеся параметры не укладывались. Если в своё время они танцевали на сцене, то где-нибудь в Перми или Новосибирске, если взлетали над гимнастическими помостами, то не имели вздёрнутого носика и карих глаз, если прыгали в высоту, то под определение юных красавиц никак не подходили. Что касается стриптиза, столь дорогого сердцу Вани, то при жизни Уздечкина он широкого распространения ещё не получил.
На исходе дня недоброе предчувствие овладело даже убеждённым оптимистом Кондаковым, благодаря мобильнику, постоянно находившемуся в курсе всех проблем опергруппы.
Зато этой ночью оперативники спали без задних ног – не понадолбились и седативные препараты (не считать же таковыми стакан водки, выпитой Цимбаларем перед отходом ко сну, или двадцать пять капель настойки пустырника, которые Людочка приняла для успокоения нервов).
На следующий день работы продолжались с той же интенсивностью.
Ваня пошёл на крайнюю меру – выследил рыжую Нюрку и завёл разговор о сердечных увлечениях её папаши, мотивируя это тем, что знает одного типа, который выдает себя за побочного сына известного поэта.
Нюрка, равнодушно пожав плечами, ответила, что очень рада за отца, хотя и сильно сомневается в его донжуанских способностях. Однажды нечто такое открылось, и Уздечкин при детях получил горячей сковородкой по башке, после чего с полгода не притрагивался к перу. Матушка, имевшая в родне и сектантов-хлыстов, и соратников Стеньки Разина, была крута от природы и всех домочадцев держала в ежовых рукавицах.
После дальнейших расспросов выяснилось, что тот пренеприятнейший инцидент был связан с корреспонденцией, поступавшей в адрес поэта едва ли не пачками. Одна из почтовых открыток, кстати, весьма красивая, и вызвала у Софьи Валериановны приступ ревности.
Дело было в общем-то давнее, и Ваня не надеялся узнать какие-либо подробности, но Нюрка доверительным тоном сообщила ему, что в тот же вечер тайком извлекла обрывки открытки из мусорного ведра и склеила их, используя навыки, полученные на уроках домоводства. Очень уж приглянулась ей эта открытка – яркая, глянцевая, с изображением какого-то заморского пейзажа. В Советском Союзе такие штучки считались большой редкостью.
Смысл рассказа сводился к тому, что за тысячу рублей Нюрка готова найти уникальную открытку. Ваня, конечно, мог бы дать и больше, но подобная щедрость обязательно вызвала бы подозрение у Нюрки, и без того понимавшей, что плутоватый пацан имеет к ней какой-то интерес. Поэтому он согласился отдать за открытку всё, что имел при себе, а именно рублей семьсот.
Нюрка для приличия чуток поломалась, но в конце концов согласилась – деньги хоть и небольшие, однако на дороге не валяются. На них можно купить набор косметики для себя или дозу наркотиков для брата. Как ни крути, а жизнь станет веселей, пусть даже на часок.
Спустя пятнадцать минут Ваня держал в руках старую, склеенную из отдельных кусочков почтовую открытку, на лицевой стороне которой красовался римский Колизей. На обороте полудетским неустоявшимся почерком было написано: «Я даже здесь скучаю о тебе. Надеюсь, скоро увидимся. Твоя С.». Обратный адрес отсутствовал.
Заодно Нюрка прихватила целую папку отцовских рукописей и несколько дюжин писем, на которых имелись автографы знаменитых литераторов и известных государственных деятелей. За все эти сокровища, достойные Пушкинского дома или аукциона Сотби, она просила стандартную цену – тысячу рублей, причем не сразу, а частями.
О находке были немедленно поставлены в известность Цимбаларь и Людочка. Не прошло и часа, как открытка уже предстала перед ясными очами лучших экспертов особого отдела. Ввиду чрезвычайной срочности дела Людочка не отходила от них ни на шаг (Ваня и Цимбаларь тем временем курили на лестнице).
Выводы технической и товароведческой экспертизы оказались таковы: открытка была напечатана в одной из стран Западной Европы около двадцати лет тому назад и действительно прибыла сюда международной почтой из Италии.
Что касается почерка, то он принадлежал особе женского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, обладающей порывистым характером и отменным здоровьем, окончившей только среднюю школу и при этом не отличавшейся прилежанием в учебе. Например, в слове «здесь» она совершила сразу две грубые ошибки – «сдес».
На вопрос Людочки: «Допускаете ли вы, что автором текста могла быть иностранка?» – эксперт ответил уклончиво. Дескать, такое возможно, но маловероятно. Во всяком случае, неизвестная девушка какое-то время училась в советской школе.
Тем не менее Людочка уселась за компьютер и распространила зону поисков сначала на Италию, а затем и на другие западноевропейские страны. Однако имена Софья, Софи и София оказались там настолько популярны, что эту кучу информации пришлось бы разгребать несколько месяцев.
Расследование опять зашло в тупик, хотя, вне всякого сомнения, находка открытки являлась большой удачей. Теперь существовала полная уверенность в том, что загадочная Сонечка не плод поэтической фантазии, а реально существующая личность.
Между тем к Людочке присоединился Цимбаларь, отпустивший Ваню попить пивка (ведь заслужил, мерзавец!). Узнав последние новости, прямо скажем, неутешительные, он посоветовал уточнить некоторые детали биографии Уздечкина, связанные с его общественной деятельностью на ниве развития и укрепления международных отношений. Поскольку все официальные источники находились под рукой, сразу выяснилось, что примерно в тот же период времени престарелый поэт выезжал в Париж на Международный конгресс демократических сил (бывшему начальнику гарнизонной гауптвахты было там самое место).
Конечно, это ещё не доказательство, что с курносой Соней Уздечкин познакомился именно в Париже, но такая версия вполне имела право на существование. Придерживаясь её и дальше, можно было предположить, что, несмотря на сомнения эксперта, пассия поэта являлась иностранной гражданкой, поскольку среди членов делегации числились только три женщины, младшей из которых минуло сорок, а юные советские девушки в ту пору встречались на улицах Парижа не чаще, чем инопланетяне.