Да, видимо, слишком многое, бесконечно многое было написано в те минуты на ее лице. И Клара, женщина опытная, тем паче положившая, как и Саша, жизнь ради любви к одному-единственному человеку (Константин Анатольевич Русанов со смеху помер бы, узнай он, что его любовница, от которой он погуливал, точно мартовский кот, без всякого зазрения совести, хранит ему нерушимую верность все долгие семь лет, пока длится их сожительство, а если не кричит об этом на всех углах, то лишь потому, что, так же как сам Русанов, считает верность сущим пережитком прошлого, устаревшим куда более, нежели даже монархический строй), все поняла. И мгновенно сообразила, что дочь ее любовника – теперь легкая добыча, а значит, в стане врага, как Клара иногда называла семью Русановых – она ведь была убеждена, что именно нежелание оскорбить семью браком с актрисой мешало Константину жениться на ней, а о существовании Эвелины Ле Буа и знать не знала, – у нее завелся лазутчик.
– Я вас недооценивала, – проговорила Клара, вглядываясь в разом повзрослевшее и даже словно бы постаревшее лицо Саши. – Я и не думала, что вы сможете любить его так долго и так…
Она осеклась, и Саша продолжила угрюмо сама:
– Так безнадежно?
– Нет, я просто хотела сказать – так сильно, – уточнила Клара с кривой улыбкой.
– Нет, вы подумали – так безнадежно! – упрямо, раздраженно мотнула головой Саша. – Потому что он мне все сказал.
– Все? Что именно? О своей жене, что ли?
– Ну да.
– Ну так это еще не все, – усмехнулась Клара. – В том смысле, что даже самая нерушимая верность дает иногда трещину. Я слышала весь ваш разговор, так что не трудитесь пересказывать. Я хочу предложить вам сделку.
– Сделку? – глухо повторила Саша.
– Да, да, да! – чуть ли не выкрикнула Клара и, сильно махнув ворохом своих опереточных юбок, подошла почти вплотную к Саше. – Послушайте, моя дорогая, как вы думаете, сколько мне лет?
Та испуганно моргнула:
– Не знаю.
– Ну попробуйте угадать!
Зимой четырнадцатого года Сашенька Русанова мстительно фыркнула бы: «Сорок! Пятьдесят! Шестьдесят!» Но с тех пор минуло два с половиной года, а жизнь, хочешь или не хочешь, многому учит, поэтому Саша пробормотала:
– Нет, не знаю. А что?
– Да то, что я была у доктора, который совершенно определенно сказал мне: пора рожать, через год уже может быть поздно. Мне двадцать восемь, если вам интересно, – добавила Клара как бы в скобках, – но я очень болела по-женски, и болезнь эта может вызвать необратимые последствия, если я в самом близком времени не рожу. Однако я не могу родить от кого угодно. Я хочу выйти замуж и родить от мужа, а им, сами понимаете, опять же должен быть не кто угодно, а давно мною любимый человек.
– Мой отец, – голосом, в котором не было ни нотки от голоса прежней барышни Русановой, не спросила, а констатировала Саша, и Клара кивнула:
– Ваш отец, совершенно верно.
– И вы хотите, чтобы я…
– Я хочу, чтобы вы помогли мне стать его женой. Вы должны убедить его, что довольно шататься беспутным холостяком. Вы должны убедить вашу тетку взглянуть на наш брак другими глазами. Я знаю, она влюблена в Константина сто лет…
– Ей только пятьдесят, – устало поправила Саша.
– Только! – с искренним ужасом возвела глаза к небу Клара. – Да ладно, какая разница! Главное, что она лелеет мечту, будто Константин однажды прозреет и женится на ней. Убедите эту старую дуру в том, что таких чудес не бывает. Не бывает! Убедите также вашего брата, что я буду лучшей в мире мачехой, которая никогда и ни во что не вмешивается и охотно предоставляет взрослым детям супруга жить своей собственной жизнью и самим строить свою судьбу.
– А взамен? – пробормотала Саша, отворачиваясь. – Что будет мне, если я сделаю то, что вы хотите?
Клара неприметно вздохнула с облегчением. Ага, все же не она свела разговор к откровенному и беззастенчивому торгу. Не она, распутная актрисулька, а вот эта прелестная и нежная замужняя жена из благородного семейства.
И если есть на свете средство,
Чтоб честному – вдруг обернуться подлым,
И добряку – чтоб сделаться злодеем,
Пойти на клятвопреступление тому,
Кто клятву верности давал совсем недавно,
А милосерднейшему сделаться убийцей,
То это средство – та же самая любовь,
Любовь, что мир должна преображать,
Добрее делать, краше и милее! —
вспомнила она Шекспира и только горько усмехнулась тому, что все в мире, оказывается, уже давным-давно было сказано. Давным-давно… В каком там бишь веке? Клара попыталась вспомнить, когда, в какие времена жил Шекспир, но поскольку невозможно вспомнить того, чего не знаешь, даты жизни великого англичанина так и остались неуточненными.
– Что взамен? – переспросила она, возвращаясь в день нынешний. – Взамен вы получите возможность провести ночь с Игорем Вознесенским.
Какое-то мгновение длилось молчание.
– Ночь? – переспросила Саша чуть погодя.
– Ночь, – пожала плечами Клара. – Или, не знаю, час, жизнь, минуту… Все будет зависеть только от вас: на сколько вы сумеете его удержать, на столько он и будет вашим. Ну, что молчите? Боитесь, что ли? Ну, знаете… Qui ne risque rien ne pas gagne rien! Кто не рискует, тот не выигрывает!
– А как вы это сделаете?
– Вы лучше подумайте о том, как вы сделаете свою часть нашего уговора. Уж поверьте моему опыту: даже самого верного из мужчин заманить в чужую постель легче, чем затащить под венец закоренелого холостяка. Есть разные возбуждающие средства… Про шпанские мушки вы слышали? Я знаю такие средства, я пользовалась ими. Нужна только соответствующая обстановка – и вино. Вы получите Вознесенского, клянусь.
– А когда? – спросила Саша, и Клара порадовалась деловитым ноткам ее голоса.