– Но, может быть, если народ любит твою бабушку и оплакивает твоих братьев, они захотят, чтобы ты вернулся?
– Нет. Бабушка теперь уйдет в монастырь. Она давно собиралась распроститься с миром. А я… – Поднялась остриженная голова. – Мне никогда не придется стать королем.
– Не придется? – удивленно переспросил герцог.
Хлодовальд встретил его взгляд почти что с вызовом.
– Я собственными руками обрезал волосы. Я хочу, чтобы вы это знали. Я сделал это не из страха.
– Тебе нет нужды объяснять мне это, принц Хлодовальд. Я полагаю, ты решил ступить на стезю служения Господу. Как и я сам. Мы с дочерью уже говорили об этом.
Пройдет еще много времени, прежде чем мы достигнем Британии, и его хватит для того, чтобы строить планы на будущее. Мы препроводим тебя в безопасное место, и позднее, когда ты достигнешь зрелости, ты сам будешь знать, какое принять решение.
– Я вернусь домой, – сказал Хлодовальд. Он говорил без горя или гнева, почти безразлично, отчего его слова прозвучали более непреложно, чем клятва.
– Домой? Во франкские королевства? – воскликнула Алиса. – В Орлеан?
– В Орлеан, наверное, нет. Но в мою собственную землю. Пусть вернусь я не как король, но вернусь. У меня есть кое-что, что я должен буду привезти назад в мою страну.
– Что же это?
– С вашего позволения? – Соскользнув с табурета, мальчик быстро прошел во внутреннюю каюту и минуту спустя вернулся с ларцом.
– Никто не войдет? – спросил он, бросив быстрый взгляд на дверь.
– Без моего соизволения никто, – отозвался герцог.
– Тогда я вам покажу. Мне это доверила бабушка, она умоляла меня сохранить это и когда-нибудь привезти назад.
Раздвинув грязные тарелки, Хлодовальд поставил ларец на стол, потом приподнял крышку. На первый взгляд ларец был полон некрученого шелка, светлого и сияющего.
– Твои волосы? – удивленно спросила Алиса. Длинноволосые короли считали этот символ столь священным, как настоящая корона.
Но Хлодовальд отодвинул шелковистую массу, чтобы показать, что пряталось в ней. Кубок, еще более золотой, чем золотистые волосы, с драгоценными геммами, алым, зеленым и золотистым сверкающими на ручках. Прекрасная вещица, безусловно, очень дорогая, но, судя по всему, в ней скрывалось больше, чем было видно с первого взгляда. Высвободив чудесную вещицу из укрывавших ее прядей, мальчик перекрестился, потом повернулся и поглядел сияющими глазами на герцога и Алису.
– Это Грааль! – благоговейно произнес он. – Истинная Чаша! Это сам Грааль!
* * *
– Во всяком случае, – сказал Ансерус своей дочери, когда они стояли на палубе «Меровея», пробиравшегося в шумную, полную кораблей гавань Нанта, – он никому больше о нем не рассказал. Даже Иешуа. Так что у нас недурной шанс беспрепятственно причалить с вещицей – и мальчиком – в Гланнавенте, а потом спокойно пересечь Регед до монастыря Святого Мартина.
– Но, отец, это не может быть Грааль! Ты же сам знаешь, что не может!
– Знаю. Надо думать, я не меньше любого другого видел «истинных чаш», переходящих за деньги из рук в руки по всему Иерусалиму. Пусть так, но все равно – это немалое сокровище. Сокровище, которое будет иметь самое практическое применение.
– Какое?
– Мальчик был вынужден покинуть свое королевство, отречься от него, не имея при себе ничего, кроме одежды на плечах. Так вот, монахи Святого Мартина примут его даже без моего попечительства из одного милосердия, но если он принесет с собой нечто столь ценное – а в том, что эта вещь ..редкая и древняя, можно не сомневаться, – так что же, он принесет свой вклад в монастырскую казну.
– Но если он скажет им, что это Грааль…
– Послушай, Алиса. Если люди верят – если им нужен фокус для веры, – то Грааль или нет, эта чаша будет для них столь же истинной, сколь и крест, какой ты или я могли бы вырезать из дерева из нашего собственного сада в Регеде. Разве ты не понимаешь, дитя?
– Д-да. Да, полагаю, ты прав. Но…
– Поэтому мы никому ничего не скажем. А аббат Теодор примет собственное решение. Что случится потом – его забота. Гляди, мы почти причалили. Очень скоро надо будет спешить. Где твоя служанка, милая?
– Гадать недолго, – рассмеялась Алиса, – очевидно, делает все, что в ее силах, чтобы Иешуа помог ей с моими вещами. Ты, думаю, знаешь, что здесь происходит. Как только Иешуа благополучно препроводит пр… Хлодовальда в монастырь Святого Мартина, нам придется найти ему место в Замке Розы.
– Если долг не отзовет его назад на службу королевы, я буду более чем рад взять его к себе, – с улыбкой отозвался герцог. – Я уже думал поговорить с ним об этом. Бельтран, как и я, стареет, и, думаю, он будет рад опытному помощнику. Когда мы достигнем монастыря Святого Мартина, я намерен задержаться там на пару дней, чтобы посмотреть, как устроится мальчик, и кое-что обсудить с аббатом Теодором, так что, возможно, отправить Иешуа с самыми тяжелыми коробами домой прямо из Гланнавенты – неплохая идея. Как ты считаешь? Он сможет предупредить Бельтрана о том, что мы вернулись раньше, чем ожидали, и помочь ему, если потребуется.
– Я уверена, это отличная идея! Они нас не ждут по меньшей мере еще месяц, и все до одной комнаты будут перевернуты вверх дном для уборки! Можно мне сказать Мариамне?
– Разумеется. – Герцог улыбнулся. – Она, возможно, сможет помочь уговорить его остаться, во всяком случае, до тех пор, пока ты не выйдешь замуж. Когда меня в замке больше не будет, мне будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя есть слуга столь храбрый и преданный, каким выказал себя Иешуа.
Тем временем их корабль подошел к пристани, и Алисе в суматохе сборов и схода с корабля удалось, хотя и не без труда, отрешиться от мыслей о том, что ожидало ее дома.
Было бы утомительно подробно описывать весь тот слишком стремительный и неизбежный процесс, превративший Александра в любовника королевы Морганы. Она выхаживала его, и если слабая лихорадка предпочла подольше не отпускать свою жертву, то, что же делать, очаровательная королева тем больше времени проводила в лазарете и тем чаще варила ему свои действующие исподволь снадобья из трав и плодов и других, тайных, ингредиентов. Дама Лунеда держалась замкнуто и отчужденно; остальные молодые рыцари из свиты Морганы, возможно, улыбались или дулись и перешептывались меж собой, но сама королева ничего не видела, ни для чего не находила времени, кроме одного Александра.
Наконец лихорадка спала. Возможно, были и те, кто заметил, что она отпустила юношу лишь тогда, когда он надежно запутался во власти королевиных чар, когда все увидели, что думает он лишь о ней одной и тоскует по ее прикосновению, ее взгляду, ее присутствию, – ну что ж, тогда Моргана перестала навещать лазарет, предоставив роль сиделки старой Бригите.