Да просто тем, что он не тварь.
Тяжело вздохнув, Андрей сунул лучевик за пояс, потом наклонился и бережно взял детеныша на руки.
К флаеру он вернулся без приключений. То есть… Словом, на смотровой площадке было пусто, и царила прежняя тишина, будто ничто ее не нарушало лет эдак тысячу.
Но состояние флаера свидетельствовало, что кое-что ее всё-таки не так давно нарушало: связь не работала, и двигатель тоже, поскольку «метким» выстрелом снизу оказался поврежден гравикомпенсатор. Пока Андрей делал одно за другим вдохновляющие открытия, детеныш нежился на комфортном пассажирском сиденье, успел на него нагадить какой-то желтой сывороткой, прежде чем Андрей догадался подстелить ему тряпку, а окончательно привыкнув к обстановке, принялся требовательно скрипеть. К этому времени Андрей выяснил, что спутниковая тарелка, о которой пуще собственной жизни радел Рольф, безнадежно испорчена в результате двух метких попаданий. И теперь неизвестно, когда ему удастся доложить в Контору — но только не о выполнении задания, а об итогах чьей-то азартной охоты: погибший техник связи, расстрелянная аппаратура, ну и, конечно, одна убитая тварь. С такими потерями к завершению очистки восстанавливать здесь будет нечего — в городе камня на камне не останется. В том числе и суперустойчивой Башни. И чистильщиков тоже. Насчет тварей — это еще вопрос.
Андрей поглядел на детеныша — вот кто никак не соотносился у него с определением «тварь». Даже назвать его словом «зверь» у Андрея почему-то не поворачивался язык, хотя всем известно, что тварь и зверь — далеко не одно и то же.
— Молод ты еще, брат, для твари. Сущее дитя, — вздохнул Андрей, погладив короткую шерстку на загривке малыша. «Дитя» заверещало громче, искательно тыкаясь носом в ладонь, и вдруг… Заплакало тонко и жалобно. По-настоящему. Как люди.
На миг у Андрея сжалось горло.
— Что, проголодался? — произнес он треснувшим голосом. И потянулся к встроенному мини-холодильнику с припасами, к «погребу», как прозвали его они с Рольфом.
— Чего бы тебе дать…
В «погребе» содержались банки и пакеты с консервированной едой, вода, батарея пива, и, конечно же, ничего, способного утолить голод младенца.
— Водички, что ли?.. — размышлял Андрей. Он взял пластиковую бутылку, достал из кармана носовой платок, скомкал треугольником и, обильно намочив водой, сунул в рот детенышу. Тот сначала зачмокал, вцепившись в платок мохнатыми ручонками с едва прорастающими мягкими когтями. Потом вдруг замер, удивленно расширив свои изумрудные глазищи.
«Мамины…» — с невольным ознобом подумал Андрей.
Детеныш разжал когти, выронил платок и вновь расплакался — обиженно и уже погромче.
Андрей тяжко вздохнул. Честно говоря, ему тоже до ужаса хотелось заплакать, даже навзрыд. Но разводить слякоть было некогда, да и не к лицу как-то ему, мужчине, связисту СВБ, на пару с малым…
Расстегнув куртку, он аккуратно сгреб горестно всхлипывающего младенца и устроил его у себя за пазухой. Не забыл прихватить скомканный платок. Взял из «погреба» воду и пластиковую упаковку говядины. Потом вышел из флаера и пошел искать, где тут начинается аварийная лестница.
Ядро нашей Галактики, темное гало. Планет согласно универсальному реестру СПБ [2] , нет.
Где-то, в самом центре Галактики, где концентрация звездного вещества так высока, что напрочь исключает всякую возможность существования не просто биологической жизни, а даже химических элементов в виде стабильных молекул, тем не менее существует жизнь. Люди. Или не совсем?..
На покрытой идеально ровной зеленой травой площадке, вознесенной на почти километровую высоту мощным горным кряжем, двое расположились в аморфных шезлонгах.
— Доброе утро, Высокий илох! — бодренько потер ручки Сухощавый. Он был весьма средних лет, в странном подобии гавайской рубашки, расписанной тройными спиралями. С некоторого удаления рубашку можно было принять за цветную таблицу для проверки зрения.
Второй — обладатель солидных манер, в широких одеждах, темных с искрой оттенков красного, с сомнением оглядел слепяще-белое, словно бы неоновое небо.
— Утро? Да вы, я вижу, совсем одичали в своих лабораторных изысканиях, илох, — произнес Значительный низким мощным голосом. Он сидел прямо, будто на троне, руки держал на подлокотниках, и шезлонг под ним имел правильную геометрическую форму. — Забыли, что у вас со всех сторон солнца и рассеянное звездное вещество? Впрочем, вы имеете оправдание — проект «Вселенная». Все эти бесконечные серии опытов, альфы-беты и прочие гаммы, генетический отбор. Твари, мутации, кривые концентрации НЕмолекул, критерии выживаемости. Понимаю…
— Понимаете? — с надеждой подался вперед Сухощавый.
Значительный пожевал губами:
— Согласен. Не понимаю. Но принимаю такую форму беседы. И предлагаю для соблюдения неофициального антуража позавтракать.
— Позавтракать? — удивился его собеседник, чуть не клюнув носом в траву.
— Да, — кивнул тот, — раз утро, значит, завтрак. Всё равно, это ведь лишь форма усвоения энергетической субстанции. Впрочем, если хотите, можно назвать это ужином.
Небо незаметно стало меркнуть, но Сухощавый останавливающе вскинул ладони.
— Ну что вы, Высокий, завтрак в горах, что может быть неофициальнее!
— Значит, завтрак, — Значительный кивнул, и небо вновь зашлось термитным пламенем.
В его длани возникла массивная золотая чаша с орнаментом из мельчайших драгоценных камней. Над ней курился ароматный пар. Благоухал запах. Значительный илох поднес ее ко рту и сделал глоток. Вышло гулко, а горное эхо разнесло звук далеко окрест.
— А-а-ах! — выдохнул он, — неповторимый нектар!
— Вы всегда завтракаете из этого, м-м-м… прибора? — ухмыльнулся Сухощавый.
Значительный приподнял чашу на уровень глаз, взвесил на руке, с удовольствием сдавил. Чаша крякнула, но выдержала.
— Вас смущают украшения? — спросил он.
— Что вы, что вы! — замахал руками его собеседник. — Галактический орнамент, знаки власти — символика понятна и легко читаема.
— Тогда что же вас не устраивает?
— Всё в порядке, Высокий илох, слава Боссу!
Сухощавый с удовольствием оглядел окрестные заснеженные вершины и закинул ногу на ногу. Спинка шезлонга тут же выпустила два отростка, отдаленно напоминающих руки, которые заложились ему за голову. В третьем отростке возник высокий тонкостенный бокал с трубочкой, наполненный густо-синим напитком. Трубочку венчал легкомысленный желто-оранжевый зонтик с болтающейся сбоку вишенкой. Сухощавый отвесил шезлонгу поощрительный щелчок.