— А вам известно, с кем вы в его лице имеете дело? — резко спросил он.
— Разумеется! — Левински отвечал холодно, даже бровью не поведя в сторону Клавдия. — Это бывший ваш шпион в моем центре. Он украл для вас аппарат, а потом, насколько я понимаю, и вас обставил.
Я покосился на экран — морда на нем как раз отвернулась, уже отдавая какие-то распоряжения — не исключено, что по нашему вопросу.
— Это исполнитель нашего последнего заказа, — злорадно сообщил Клавдий. — Он может в любой момент взять вас за горло и заставить шантажом выйти из дела, присвоив вашу долю.
Левински наконец повернулся, каменея лицом, напряженно сощурился на старца:
— Так ты специально его оставил? Хотел с его помощью меня шантажировать?!!
— Я и без него могу тебя шантажировать — ведь мне тоже в некотором роде кое-что известно. Так что не советую тебе лезть в это дело и становиться у меня на пути! — Высказавшись, Клавдий обернулся ко мне, и я впервые увидел его глаза широко открытыми — они оказались совсем прозрачными, с черными безумными точками посредине. — Я тебя прощаю, — уронил он. — И полностью финансирую предприятие.
Ему, конечно, было за что меня прощать. Прощал он меня, очевидно, как и наказывал, за убийство принцессы Анжелы — то есть за чисто выполненную работу.
— Экселенц… — При этом имени голова моя как-то сама собой склонилась на грудь. Чертов рефлекс… раба! Поставив голову на место и приказав ей твердо держаться, я увидел, что Клавдий, напротив, приподнял подбородок — победный жест хозяина, уже уверенного в привычном повиновении. — …Я не нуждаюсь в вашем прощении. Меньше, чем когда-либо. — Никогда еще слова не давались мне с таким трудом. Я говорил, а в душе бился, умирая в душных судорогах, мой клановый инстинкт, подчинявший меня этому человеку как старшему и признававший справедливым любое его действие по отношению ко мне. Даже предательство. Но я продолжал говорить: — Раз уж вы не смогли убить меня раньше, то теперь это тем более не получится.
— Есть разные способы, — словно замечтавшись, сообщил он мне. — Когда мои мальчики тебя поймают, я испробую на тебе их все, по очереди.
Странные все-таки методы у некоторых людей навязывать себя в партнеры.
— И ваше партнерство я не приму, — выговорил я и закончил: — А сейчас вы находитесь здесь просто в качестве зрителя и только потому, что сами этого хотели.
Я обрезал ему все пути к бессмертию. Заплатить и воспользоваться аппаратом как обычный человек он не сможет — внешники наверняка получат санкцию на пассивный контроль над обессмерчиванием, а сама процедура требует генного анализа, так что его неизбежно вычислят, и никакие маски и перспиранты тут ему не помогут.
И Клавдий это понял. И еще понял, что я уже не стану безоглядно подчиняться ему как своему старшему. Может быть, потому, что я сам научился быть старшим?..
И тогда Клавдий сделал в моем направлении молниеносный скользящий шаг, на излете которого выбросил вперед правую ногу. Он сделал это, даже несмотря на то, что убедился только что в моей неуязвимости. На верное, в нем тоже сработал инстинкт — инстинкт старшего. Но не исключено, что он все же еще надеялся вдруг на меня подействует яд?
Игла вошла мне под колено — он метил в пах, но я прикрылся ногой. В сущности, я мог предотвратить удар, но специально не стал этого делать — будет им лишнее доказательство.
Больно было дьявольски. Я даже опустился на пол, пока Еж, выскочивший из-за моей спины, хватал Клавдия и валил его на пол лицом вниз.
Пока все это происходило, сверху, с нашего подвесного потолка, с диким боевым ревом рухнуло что-то большое — гробанулось неподалеку от меня справа, и крик прервался. Вообще-то хрыч уверял, что процедура обессмерчивания излечит Когтя от «монстризма» заодно со всеми остальными болезнями. Но берс есть берс!
— Еж, уводи его отсюда быстро! — велел я, имея в виду, конечно, Клавдия, трепыхавшегося под коленом Ежа, упертым в его спину. Еж все моментально понял, спросил только:
— А куда?
— Отведи на улицу и сразу возвращайся. Да и сам будь с ним поаккуратней! — Еж пока еще не прошел процедуры, то есть был смертным, и я вовсе не хотел, чтобы Клавдий испробовал и на нем свою отравленную иглу, к примеру, чтобы убедиться, что она все-таки работает.
— А все уже, Дик, он безопасен! — разулыбался Еж, крутя передо мной в руке сорванную с Клавдия страшную туфлю, столько лет наводившую ужас на всю нашу кровожадную банду, Гильдию убийц. Закинув туфлю в ряды покосившихся кресел, Еж рывком поднял Клавдия на ноги и повел к выходу, торопясь увести, пока не очнулся Коготь. Клавдий ковылял перед ним, не оглядываясь, припадая на босую правую ногу.
Я обратил внимание, что Левински сделал неприметный знак, и один из его лбов — тот, что был упакован в пластырь, — неторопливо направился следом за Клавдием и Ежом.
Неужто это и есть тот самый Мягков, его подручный, «страшный палач», которым меня однажды пугал Грабер? Тогда участь экселенца была решена — вряд ли Левински представится еще когда-нибудь такой удобный случай, чтобы навсегда убрать со сцены грозного «свидетеля», наверняка теперь строящего планы праведной мести.
Нога уже не болела. На память от «последнего дара» экселенца мне осталась только дырочка на штанах — впрочем, почти незаметная. Я встал, умышленно напоказ закуривая:
— Можете считать это демонстрацией моего иммунитета к ядам. Если я не ошибаюсь, — а я не ошибаюсь, — экселенц предпочитает свайзи. — Они не смогли скрыть удивления, еще бы — как-никак один из мощнейших известных ядов, убивает, что называется, наповал и почти мгновенно. Действие яда я ощутил лишь как легкое головокружение, в основном меня согнула сильная боль от удара иглы в уязвимое место (но. все-таки менее уязвимое, чем пах). — А теперь посмотрите на это. — Я кивнул им на распростертого, переломанного Когтя. То есть это он был грудой костей пару минут назад, а сейчас уже вовсю шевелился, пощелкивая входившими на место суставами.
Пока мы наблюдали за трансформациями Когтя, вернулся Еж. Вскоре за спиной у Левински возникла большая фигура. Левински на нее покосился, и венчающая эту груду мяса морда в пластыре коротко кивнула.
Быстро он управился. Как раз о таком партнере денно и нощно у нас мечтал Грабер, даже как-то его со мной сравнивал. Итак, одного свидетеля они убрали.
Но главным-то свидетелем по делу Анжелы оставался я. И я пока еще стоял перед ними — мало того, что живой, бессмертный! «Бессмертие бессмертием, — подумал я, — а все же не мешает дать им понять, кто в этом доме хозяин. Чтобы даже мизинца на меня поднять не смели!»
Они пока глазели не на меня, а на то, как Коготь, вновь целый и невредимый, поднимается на ноги. Когтю я, слава богу, оружия не доверил, но вообще-то в случае чего Жен и Грабер, а с ними еще два человека из клана, должны были обеспечить нас сверху огневой поддержкой. Кстати, я заранее оговорил с ними один условный знак — на случай, если возникнет необходимость припугнуть гостей. И я уже собирался его подать, когда на нашей «сцене» появились три новых персонажа.