— Непременно съезжу. Когда скажешь.
— И следи, девка, за носильщиками в оба, а то любой из них раскокает мой китайский сервиз и глазом не моргнет.
— Я прослежу, не бойся.
— И еще кое-что…
— Ну?
— «Сейф» заперт, — сказала бабушка с виноватым видом. — А я запамятовала, куда дела ключ. Я рассмеялась:
— Буду иметь в виду. Если мне понадобиться сделать дубликат — Боб Корнер все еще кузнечит?
— Да, но разве ему под силу справиться с такой мелкой работой? Ну хорошо, я попробую вспомнить все те места, куда я могла его припрятать, чтобы ты там посмотрела. Но это может занять у тебя и день, и два.
— Хорошо. А я смогу поселиться в коттедже, спать там? Я не хочу жить в «Черном Быке» и ходить туда и обратно за две мили.
— Все в порядке, ты отлично устроишься. Там все как при тете Бетси, и твоя комната все та же. Энни проветривает коттедж и наводит там порядок, но ты все-таки просуши матрасы…
Я засмеялась:
— Не волнуйся. Коттедж станет жилым в мгновение ока. Но только что скажут в деревне, когда я появлюсь там из ниоткуда и открою его?
— Он все-таки довольно далеко от деревни — так что, может быть, ничего и не заметят. Не то чтобы на это стоило рассчитывать, пока живы эти пронырливые сестрицы Поупс. Да и мисс Линси ничем не лучше, которая вдобавок малость не в себе. Но… — тут она, подмигнув, окинула меня взглядом, — Вряд ли они узнают в модной молодой леди, в миссис Херрик, маленькую Кэйти Велланд с грязными коленками и взъерошенными волосами. А если ты несколько дней побудешь одна…
— Именно это я и сделаю. И вовсе не грязные у меня были коленки, когда мне исполнилось шестнадцать и я ездила в школу! Нет, они все равно меня узнают, но пусть думают, что хотят. Теперь посмотри, сколько времени! Тебе давно пора спать, да и мне тоже. Хочешь чего-нибудь горячительного?
— Раз уж я вернулась к своему родному вереску, как говорится, — важно сказала бабушка, — можно и глотнуть чуток, так что вынь бутылку из-за комода: оттуда Кирсти не достать ее так, чтобы я не увидела.
— Ладно. Пойду принесу стакан. Или, может быть, два? — я поднялась на ноги. — И больше не беспокойся, милая бабушка, я привезу твои сокровища в целости и сохранности и все остальное, что ты захочешь. Пока подумай, а утром составим список.
На следующее утро я отправилась в Дом.
Как и в прежние времена, миновав конюшни и обнесенный стеной сад, я оказалась на заднем дворе, где крепкая женщина средних лет цепляла прищепками развешанные на веревке посудные полотенца. Это должна была быть Мораг: бабушка сказала, что вторая прислуга в Доме, девушка лет шестнадцати, приходит по утрам, а из верхнего окна до меня доносился звук пылесоса.
Мораг, которая появилась в Стратбеге уже после моего последнего визита, ничуть не подходила под бабушкино описание начинающей кухарки: ей было за сорок, выглядела она вполне солидно, и мне подумалось, что я бы скорее поставила на ее клецки, нежели на чью-либо «французскую кухню».
Она обернулась на мои шаги.
— Доброе утро, — сказала я. — Я Кейти, внучка миссис Велланд. А вы, должно быть, Мораг? Простите, что обращаюсь к вам по имени, миссис…?
— Имени вполне достаточно. Так вы Кэйти.
Мы пожали друг другу руки. Она оценивающе, хотя и не грубо, оглядела меня с ног до головы:
— Уверена, вам здесь обрадуются. Ее милость говорила, что вы, наверное, скоро придете.
— Сейчас удобно? Я просто заглянула узнать… Я могу зайти попозже, просто мне, видимо, придется уехать завтра на юг.
— Все в порядке, заходите. Вы можете и отсюда попасть в Дом, через кухню.
— Знаю, я раньше здесь и ходила.
Мораг снова взглянула на меня, на сей раз, как мне показалось, с угрюмым одобрением:
— Что ж… А как ваша бабушка?
— Рада, что наконец дома. Больницы хороши лишь тем, что из них выписываются. Знаете, я тоже чувствую себя здесь как дома. Кухня все такая же… Вы что-то печете? Пахнет чудесно.
Ее губы растянулись, что должно было означать улыбку:
— Ячменные лепешки. Я уж хотела послать миссис Велланд, но ей, может быть, они и не понравятся.
— Уверена, что понравятся, и я была бы вам очень признательна, если бы вы поручили мне отнести их. Большое спасибо, — я решила прибегнуть к дипломатии. — Бабушка может быть спокойна, зная, что вы здесь. Вы родом из Долины?
— Нет, из Ивернесса, но мне здесь нравится летом. Зимой дело другое, но до нее еще дожить надо. Ладно, если вы подождете, пока я загляну в духовку…
Она достала противень и стала выкладывать благоухающие лепешки на поднос, чтобы они остыли.
— В доме довольно тихо… — сказала я. — Где дети? Я бы хотела на них поглядеть. Вильям был совсем младенец, когда я приезжала сюда в последний раз, а Сару возили в колясочке. Они гуляют?
Кажется, так оно и было. «Сам», как она называла сэра Джеймса, ушел на реку поудить рыбу вместе с майором. Миссис Дрю ушла в деревню, чтобы попасть в банк. Не забыла ли я, спросила Мораг, выкладывая последнюю лепешку, что банк приезжает в Долину по понедельникам? А ее милость пишет письма у себя в комнате. Она спросила, помню ли я комнату. Маленькую гостиную за боковой дверью? В самом деле? Тогда войду ли я прямо так, или ей предупредить леди, что я здесь?
Я поколебалась.
— Вам не трудно предупредить ее, Мораг? Я не хотела бы отрывать ее, если она занята.
Снова одобрительный кивок. Она вытерла руки фартуком, сняла его и повела меня по хорошо знакомому коридору к двери, обитой зеленым сукном — старинной границе между людской и господской частью дома. Я не представляла, что Мораг слышала обо мне или что она ожидала увидеть, но было очевидно, что, по ее мнению, я должным образом держалась своей стороны этой границы.
Пройти в эту дверь было все равно что вернуться в прошлое. Все осталось таким, каким я помнила. Широкий зал с некогда дорогими, а ныне вытертыми и полинявшими ковриками на полу, не обставленный, а, скорее, заставленный огромными шкафами и сундуками, которым бы не помешала полировка. На длинном столе в беспорядке лежали перчатки, газеты, номера «Скоттиш Филд» и стояла корзинка садовника с инструментами. На некогда темно-красных стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах, в основном — серых тонов сепии и коричневых вандейковских оттенков. Все знакомо: с каждой вещи я стирала пыль и на каждую наводила глянец. Узнала я и большую чашу с водой для собак. Она стояла на полу возле двери в гостиную. Сколько раз я наполняла эту чашу водой и бережно несла из уборной через парадную дверь! Но прежде, подумалось мне, я никогда не обращалась с ней так осторожно, как обращалась бы теперь, уже понимая, что это такое: чрезвычайно дорогой сине-белый фарфор династии Мин. За чашей лежала полуобглоданная кость, оставленная там, вероятно, щенком Вильяма.