– Конечно, найдешь.
Билл кивнул и, убрав письма обратно в конверты, предложил поужинать. Сегодняшний день оказался очень нелегким (сначала – выпускная церемония, затем – обед с родными), и оба чувствовали себя усталыми и разбитыми. Дженни, впрочем, казалось, что дело не только в усталости. Второе письмо церковного старосты из Вайоминга повисло над ними подобно дамоклову мечу. Она хорошо понимала, что Билл заинтересовался этим предложением, иначе бы он просто не стал показывать ей письма. И все же Дженни пока не чувствовала в себе готовности пожертвовать карьерой ради служения Билла. Да, он испытывал трудности с устройством на приход, но положение вряд ли можно было считать критическим только потому, что ему не удалось подыскать место сразу после окончания семинарии, и Дженни сказала себе, что беспокоиться, пожалуй, рано. Как она много раз говорила Биллу, что-нибудь да подвернется, нужно только немного потерпеть.
За ужином они говорили мало, что было для них достаточно необычно. Когда после этого они легли в постель и погасили свет, Билл обнял Дженни за плечи и сказал:
– Я знаю, ты беспокоишься. Не надо. Я не потащу тебя в Вайоминг насильно, не стану даже просить сделать это ради меня.
«И слава богу!» – чуть не вырвалось у Дженни, но уже в следующую секунду ей стало стыдно своих мыслей.
– Я боюсь, в Нью-Йорке ты ничего не найдешь, – призналась она немного погодя. Дженни казалось – вся ее жизнь поставлена на карту, а карьера для нее так много значила! Не так много, как для Билла, но все же… С восемнадцати лет, когда она поступила в парсонсовскую Школу дизайна, и до сегодняшнего дня Дженни упорно трудилась, карабкаясь на вершины профессионализма, зарабатывая авторитет, добиваясь известности и славы. На это у нее ушло почти полтора десятка лет, и она не могла вот так запросто все бросить. Дженни трудно было даже вообразить себе что-либо подобное.
– Найду, – упрямо повторил Билл. – Надо только набраться терпения.
Он уже говорил ей это, правда, тогда речь шла о детях, которых у них до сих пор не было. Дженни беспокоилась и об этом; она боялась, что бесплодна, и уже не раз спрашивала себя, согласится ли Билл усыновить чужого младенца. До недавнего времени она считала, что у них все получится, но в последнее время ее стали одолевать сомнения. Два года они старались добиться зачатия, но безуспешно, а теперь еще эти трудности с поисками подходящего места для Билла…
– Прости меня, Билл, – грустно сказала она в темноту, чувствуя, как по щекам течет соленая влага. Дженни не стала уточнять, за что она просит прощения, но он прекрасно ее понял.
– Когда я женился на тебе, я отлично знал, как много значит для тебя твоя работа, – отозвался он, крепче прижимая ее к себе. – Ты ничего от меня не скрывала, поэтому я ничуть не удивлен и ни на чем не настаиваю. Мне самому очень нравится то, чем ты занимаешься, и… и я бы не хотел, чтобы из-за меня тебе пришлось отказаться от любимого дела. Да у меня и права такого нет… – Он немного помолчал, затем добавил негромко: – Я очень горжусь тобой, Дженни! Горжусь и не хочу, чтобы ты чего-то лишилась. Даже ради меня. Это будет… неправильно.
В ответ Дженни кивнула и в свою очередь прижалась к нему. И тогда – очень нежно и неторопливо – он начал заниматься с ней любовью, так что очень скоро все их тревоги и печали исчезли, вытесненные страстью. Как уже бывало, они забыли обо всем в объятиях друг друга, а потом долго лежали потные, задыхающиеся, чувствуя, как их сердца переполняют нежность и любовь. Вокруг по-прежнему было темно, но Дженни казалось, что даже сквозь потолок спальни она видит сияющие в вышине звезды.
Билла тоже переполняли эмоции. Он лежал неподвижно, крепко обняв Дженни, и ему хотелось сказать, что если дети – плод любви, то сегодня они наверняка зачали хотя бы одного.
То же самое думала и Дженни. Она, однако, не стала ничего говорить Биллу. Лишь поцеловала его и, устроившись поудобнее, провалилась в спокойный и крепкий сон без сновидений.
Две недели спустя Билл начал работать капелланом, посещая то больницы, то тюрьму. Это оказалось непросто, но очень интересно – особенно когда ему разрешили беседовать с пациентами закрытых психиатрических отделений. К счастью, в свое время Билл получил солидную подготовку в области психологии и психиатрии, и сейчас она ему очень пригодилась. Пока, правда, он только знакомился с пациентами по заранее приготовленному списку, однако, несмотря на это, слухи о новом капеллане распространились очень быстро, и люди сами начали звать его, чтобы поговорить на религиозные темы. В результате Биллу пришлось даже увеличить количество рабочих часов – теперь он посещал нуждающихся в духовном окормлении не три раза в неделю, а пять.
Особенно интересной была работа с заключенными женской тюрьмы, в которой сидели самые разные преступницы. Некоторые из них отбывали срок за убийство, но Билл не осуждал их – только жалел и старался понять. Со своей стороны, женщины-заключенные, истосковавшиеся по сочувствию и простому человеческому разговору, очень любили долгие, обстоятельные беседы с молодым капелланом. Домой Билл возвращался буквально падая с ног от усталости, однако с каждым днем его энтузиазм становился только сильнее, к тому же теперь он мог рассказать Дженни немало интересных, порой трогательных историй. Ни он, ни она больше не вспоминали о предложении из Вайоминга.
Весь июнь и следующий за ним июль Билл напряженно работал. Дженни тоже доставалось. К началу августа ситуация в мире моды стала особенно напряженной. До начала осенней Недели оставалось еще полтора месяца, но многие клиенты – особенно из молодых – нуждались в помощи и советах Дженни, и она приезжала домой поздно. Билл, конечно, заметил, что в последнее время его жена устает больше обычного, но, когда он сказал ей об этом, она ответила, что как раз сейчас отдыхать ей совершенно некогда. Раз или два друзья приглашали их на уик-энды за город, но они так и не сумели вырваться: то у одного, то у другого клиента Дженни случался аврал, и она мчалась на выручку. Сам Билл тоже не сидел сложа руки: помимо работы в больницах и в тюрьме, он продолжал рассылать свои резюме, но ни одного положительного ответа не получил.
Как-то ближе к концу августа один из самых важных клиентов Дженни пригласил их обоих в Хэмптонс [14] , и на сей раз они решили, что поедут обязательно. На этом настоял Билл, который считал, что Дженни необходимо сделать перерыв, иначе она просто свалится. Дженни действительно вымоталась до предела, поэтому, когда в пятницу вечером они отправились в путь, она даже не смогла поговорить с Биллом и рассказать ему последние новости из мира моды. Пока их машина прорывалась через плотные пятничные заторы, Дженни задремала на переднем сиденье, и Билл не стал ее будить. Насколько он знал, прошедшая неделя оказалась для нее особенно напряженной. Глядя на ее побледневшее лицо, на ввалившиеся глаза и запавшие щеки, Билл с острой жалостью думал о том, что его жена совершенно не жалеет себя. В августе они планировали поехать на отдых в Мэн или на курорт Мартас-Виньярд, но ему стало очевидно, что Дженни вряд ли сумеет выкроить необходимое для этого время. Конец августа и сентябрь всегда были для нее самой горячей порой, а если учесть, что клиентов у нее прибавилось (все дизайнеры, и молодые, и знаменитые, хотели, чтобы их консультировала только Дженни Арден – та самая Дженни Арден, которая сумела вернуть из небытия Дэвида Филдстона), то перспектива летнего отпуска обращалась в нечто совершенно нереальное. Впрочем, и в межсезонье она не могла оставить своих клиентов достаточно надолго, и Биллу оставалось только сожалеть о том, что он не модельер. Ему уже давно хотелось провести с Дженни настоящий, полноценный отпуск, чтобы вокруг никого не было и они принадлежали только друг другу.