Я стоял в этой вовсе и не собиравшейся расходиться толпе, довольно близко от барьера, сооруженного милицией из специальных вешек, соединенных ярко-оранжевой лентой, и слышал, как старший отряда, попытавшего проникнуть в здание, стянув с головы шлем термокостюма, содрал с лица маску противогаза и прохрипел:
– Хана! Там все горит, даже пол и потолок! И ни рожна не видать, мать твою, один дым!
Его облепили разные пожарные и милицейские чины, подошло несколько серьезных мужчин в гражданском, но пожарник был немногословен:
– Что? Какие, на хер, живые! В таком пламени даже трупы не сохраняться, сгорит все, к мебелям собачим! Нет, ничего я не думаю! Да пошли вы, я что, сыщик, причины устанавливать?! Я спасатель, и как спасатель вам говорю – здесь спасать некого! Если только на крышу кто-то сможет выбраться… Да товарищ генерал, я все понимаю, что вам важно мнение… Я двадцать пять лет работаю, сотни людей из огня вытащил, но такого никогда не видел! Не знаю, что такое напалм, но всегда думал, что он оказывает вот такое вот действие! У нас костюмы «поплыли»!
Тем времен с другой стороны здания, там, где ветер относил клубы дыма и огня в сторону, разворачивалась спецустановка со спасательной лестницей.
Расставив лапы аутригеров, это импортное чудо спасательной техники с урчанием выдвинуло из себя серебристую лестницу невообразимой высоты – не смотря на весь трагизм происходящего я удивился – и где только она поместилась в не очень-то большой, в общем-то, машине?
На вершине лестницы, на специальной площадке, стояло двое пожарных, тоже в серебристых костюмах, с какими-то, очевидно, несгораемыми, покрывалами в руках. Лестница выросла настолько, что стала выше здания, и тут один из спасателей подал вниз сигнал – на крыше человек!
Известие это взволновало толпу зевак, а меня резануло по сердцу, как бритвой – я вдруг представил, что там, на крыше проклятого Центра, мечется сейчас, задыхаясь в дыму, Катя!
Лестница со спасателями медленно наклонялась над горящим домом, видимо, пожарные таким необычным способом решили снять с крыши человека. Ветер, сырой мартовский ветер, к полудню набравший силу, помогал спасателям, сдувая пламя и дым, и это позволяло практически прислонить лестницу к крыше так, чтобы площадка с пожарными оказалась прямо над серединой крыши, на высоте пяти-шести метров.
Люди вокруг затаили дыхание, и в наступившей тишине, нарушаемой только глухим ревом пламени внутри здания и урчанием пожарных машин, стали слышны крики, доносившиеся с крыши. Слов было не разобрать, но голос явно принадлежал мужчине, и это хоть как-то успокоило меня.
Вдруг что-то произошло – разом засуетились, забегали люди, взревела всей мощью своего не слабого движка спасательная машина. Я задрал голову, и увидел, как серебристая лестница медленно отходит от здания, а на ней, уцепившись за спущенною пожарными с площадке гибкую лесенку, висит человек – молодой парень, в закопченной и обгорелой одежде.
Вокруг все облегченно и, как показалось мне, даже разочаровано, вздохнули. Тут ветер вдруг на секунду стих, и пламя внутри и снаружи дома с радостным ревом взметнулось вверх, а потом неожиданно подул холодный северный ветер, сиверко, как называли его в старину, и огонь потянуло в другую сторону, прямо на медленно ползущую спасательную лестницу с людьми на ней.
Первым в цепкие лапы огня попал снятый с крыши парень – волна колышущегося, раскаленного воздуха накрыла его, он закричал, закорчился на качающейся лестнице, и вдруг полетел вниз, прямо в черные, с проблесками огня, клубы…
Потом отклоняемый коварным ветром огонь, словно на пробу, лизнул лестницу – люди на площадке были пока гораздо выше, но для того, что бы спуститься, им все равно надо было пройти через огонь! Я вспомнил, что на конце пламя всегда горячее, и если представить себе, что все здание полыхало, как свечка, то самое жаркое пламя было именно там, где предстояло проползти спасательной лестнице.
«Если внизу у них не выдерживают термокостюмы, что с ними будет там, в самом пекле?», – успел подумать я, и тут, словно кто-то подслушал мою мысль, все увидели, что может сделать это самое пекло с творением человеческих рук…
От страшного жара спасательная лестница начала гнуться, потом защелкали лопающиеся в ней тросы, лестница затряслась, отдельные ее сегменты с грохотом стали сдвигаться, пожарные наверху закричали, и тут лестница вдруг сложилась пополам, точно гигантская соломинка, пережженная посредине. Спасательная площадка вместе с пожарными рухнула прямо в огонь, и словно бы от этого, с грохотом и треском, взметнув в серое небо миллиарды искр, просела центральная часть здания – оно словно бы обрушилось внутрь себя!
Многоголосый рев пронесся над толпой и затих… Люди, потрясенные тем, что на их глазах, вот тут, в нескольких десятках метрах, рядом, а не где-то на телевизионном экране, погибли живые люди, стали расходиться, пряча друг от друга глаза…
Я неловко переминался с ноги на ногу, ошалело глядя на похожее сейчас на огромный обгорелый ящик здание Центра. Руслан Кимович, все время простоявший где-то в стороне, возник рядом, тронул его за рукав:
– Все, Сережа! Пойдем, надо ехать домой, думать и решать! Не отчаивайся раньше времени! Пойдем!
Я, двигаясь как сомнамбула, дошел до машины, сел на сиденье, а у него в ушах все еще стоял крик летящих в огонь пожарных, и сквозь него словно бы слышался Катин голос: «Сережа! Спаси меня! Спаси!!!»
Красная «Хонда» вывернула из переулка, а к месту пожара подъезжали машины «Дорожного патруля», других телепрограмм, появился лимузин кого-то из городского начальства, и наконец-то закружил над догорающим зданием так необходимый еще двадцать минут назад, а сейчас уже абсолютно бесполезный спасательный вертолет!..
Мы приехали домой, как с некоторых пор начал я про себя называть дачу приятеля Хосы, усталые и разбитые. Катю не спасли, Центр сгорел – наш неведомый противник резко поменял все планы, повел себя крайне не понятно и не логично, обрубил все связующие ниточки, единственное, на что оставалось надеется – что «спецназ» друга Хосы захватит мало-мальски знающего языка.
Мы перекусили, почти не разговаривая, попили так горячо любимый Хосы чай, и после чая я вдруг почувствовал неодолимое желание лечь и уснуть, и не просыпаться, по возможности, никогда.
– Руслан Кимович… Я, пожалуй, прилягу… Что-то не важно я себя…
– Иди-иди, Сергей Степанович! – впервые после неудачного обмена на лице Хосы появилась его всегдашняя улыбка: – Иди, отдыхай!
Я уплелся в комнату, рухнул на кровать и провалился в черную яму сна. Это действительно было похоже на падение – я летел, летел, летел…
Вдруг все вокруг вспыхнуло ярко-красным, золотисто-желтым, изумрудно-зеленым. Я с удивлением понял, что мое неподвижное, спящее тело висит в пространстве, окруженное цветными сполохами, а я сам вижу себя со стороны!
Неожиданно в цветных пятнах родилось какое-то изменение – завихрились, заволновались гигантские щупальца, похожие на дымных змей, разноцветных, не имеющих ни головы, ни чешуи. Змеи эти со всех сторон оплели, опутали мое висящее тело, а потом вдруг разом дернулись, кто куда, и закрученное ими тело завращалось, закружилось вокруг своей оси. Я тут же ощутил приступ головокружения и подступающую тошноту, хотя на самом деле, конечно же, тело мое было неподвижно…