Подошедший к двери Гусь прислушался, перестав на мгновение чавкать холодцом. Слова священника сливались в невнятное бормотание. Из-под двери тянуло холодом и запахом воска. Гусь поежился, выругался и вернулся за стол.
Свеча в руках мертвеца внезапно зачадила, затрещала и погасла. Теперь комнату освещала только яркая полоска под дверью и тусклый свет рано наступившего за окном вечера. В темноте белела скатерть и обострившееся лицо мертвеца. Сумрак словно сгустился в центре комнаты вокруг священника и стола с покойником в гробу. Отец Василий сгорбился, резкие тени легли на лицо, скрывая глаза и обостряя мягкие черты. В приоткрытом темном окне отразился его стремительно меняющийся профиль. Под негромкий хруст ломающихся хрящей нос, заостряясь, вытягивался вперед и гнулся книзу. Словно стремясь соединиться с ним, подбородок вырастал вперед и вверх. Вся фигура отца Василия приобрела зыбкие призрачные очертания. Движения стали стремительными, по-птичьи резкими, порывистыми. Удлинившиеся пальцы стали похожи на ломкие стебли полыни. Высоко поднимая колени, выбрасывая вперед носок ноги и ныряя головой при каждом шаге, он подобрался к двери и прислушался. Блеснули в кривой улыбке редкие клыки. Удовлетворенно кивнув, он вернулся к столу. Слюна, капая с клыкастых зубов, оставила дымящуюся дорожку на белой скатерти. Скребя по переплету и листам книги высохшей чешуйчатой кожей пальцев, тот, кто вошел в дом как священник, ловко перекидывал прочитываемые листы проявлявшегося текста.
– Глаза у него нехорошие, – пробормотала Мария как бы про себя.
– Ты про кого? – спросил Олег.
– Про попа этого. Черные глаза, как бельма слепые.
– Глаза с бельмом белые, – поправил ее Сергей.
– Твою мать, – ругнулся Гусь, – нашли застольную тему.
Олег залпом махнул полстакана водки, закурил.
– Мне плевать, какой из себя поп, – сказал он, выбрасывая слова вместе с дымом, – кривой, слепой, горбатый. Лишь бы дело знал. А Толян хотел, чтоб все, как положено…
– Что ты заладил: положено, положено, – визгливо закричала Мария. – Твоего брата в гроб положили – вот это положено, по-твоему?
Олег дернул щекой, глубоко затянулся и, выпуская дым из ноздрей, сипло сказал:
– Я что ли виноват, что Толян совсем отмороженный после наркоты стал. С ОМОНОМ стрелку забить, это как, нормально? А ведь ты его к дури приучила, зараза. Он и помер на тебе от амфетаминов.
Мария вяло отмахнулась.
– Не мальчик был, и никто его насильно не ширял.
– Да ладно вам, – встрял Гусь с набитым ртом. – Давайте лучше помянем Анатолия Владимировича. Земля ему пухом.
Выпили водки, помолчали. Время тянулось медленно. Олег представил, что гроб с телом брата еще сутки будет стоять в квартире, и ему стало не по себе. Запах мертвого тела ощущался даже здесь, в холле, хотя бальзамировщик обещал, что двое суток можно не беспокоиться. Олег любил брата, но, несмотря на это, от мертвеца хотелось избавиться побыстрее. А квартиру придется продать, подумал Олег. Не смогу я больше жить здесь. Сюда принесли после перестрелки раненого Анатолия. Здесь он умер на руках младшего брата от остановки сердца. Здесь его отпевают. Олег покосился на Марию, вспомнив, как вбежал в спальню на ее дикий крик и увидел конвульсивно вздрагивающее тело брата среди смятых простыней. И Марию, голую, с трясущимися губами, вжавшуюся в спинку кровати. Он опять налил водки и посмотрел на дверь в спальню. Долго поп возится.
Отец Василий вышел, когда водка уже сморила всех. Гусь и близнецы спали прямо за столом. Олег и смуглый дремали в креслах. Священник прошел мимо стола, стараясь никого не задеть.
– Ну что, исполнил последнюю волю мужа моего, безвременно почившего? – приоткрыв глаза, лениво спросила Мария.
Отец Василий остановился и, внимательно посмотрев на нее, вполголоса ответил.
– Да, дочь моя, все исполнил что надо. А вот ты погубишь себя, помяни мое слово.
– О себе беспокойся, – Мария прикурила длинную сигарету, сквозь дым оглядела священника и усмехнулась. – А крест-то где потерял, отец святой? Настоятель без вазелина отымеет, так и знай!
Священник пошарил рукой по груди, оглянулся на спальню, искоса взглянул на женщину и поспешно вышел в прихожую.
– А помянуть раба божьего, в помин души грешной выпить? – повысив голос, продолжала издеваться вдова.
Отец Василий возник в дверях и неуловимо быстрым движением оказался возле нее. Мария поперхнулась дымом.
– И вправду, что ж это я обычай нарушаю, – приблизив к ней лицо, прошептал священник, обдавая ее тяжелым дыханием.
Обернувшись к столу, он быстро налил стакан водки и выпил его в три глотка. Затем, наклонившись к женщине, схватил ее за волосы на затылке и, откинув ей голову назад, припал губами к ложбинке между полуоткрытых грудей. Длинным влажным языком он провел от этой впадинки до подбородка женщины и дальше через щеку к мочке уха.
– Вот так, – прошептал он, касаясь ее уха горячими губами. – И никакой закуски не надо.
Мария пришла в себя от сильной боли в руке – сигарета, догорев до фильтра, обожгла ей пальцы. Выругавшись, она выронила окурок и бросилась к Олегу.
– Олег, Олег, да проснись же, – она схватила его за воротник рубашки и неистово затрясла из стороны в сторону.
– Что? – спросонья Олег схватился за подмышку, не нащупав пистолет, вспомнил, где он. – Что такое, чего ты орешь, как потерпевшая?
– Олег, – губы у Марии тряслись, пальцы ходили ходуном, – Олег, это не священник! Это не поп, Олег.
Олег морщась оторвал от себя ее руки, взял со стола бутылку «Боржоми» и стал пить из горлышка.
– Ну, вот и дождались, – прокомментировал Сергей, потягиваясь и закуривая. – Наконец-то у Машки крыша поехала. А я ведь предупреждал!
– Заткнись, урод, – заорала Мария, – Олег, это не поп! Он крест потерял, меня облизывал, а глаз черный, пустой!
– Все симптомы налицо.
– Погоди, Сергей. Говори толком, где он, поп этот?
– Ушел ушел уже. А я будто спала. Ничего не помню…
Олег передернул плечами, поставил пустую бутылку из-под воды на стол и шагнул к спальне.
– Ушел, так ушел, – сказал он, берясь за ручку двери. – Толика ведь не унес!
Распахнув дверь, он отпрянул назад – таким смрадом повеяло из темной комнаты. Помянув недобрым словом халтурщика из морга, Олег зажег в спальне свет и шагнул к лежащему в гробу брату. Лицо Анатолия почти не изменилось, лишь стало более темным, чем при отпевании. Заметив выпавшую из мертвых пальцев и скатившуюся на скатерть погасшую свечу, Олег, стараясь дышать через рот, взял огарок и попытался втолкнуть его в руку покойника. Внезапно свеча скользнула между пальцев, и Олег, случайно упершись в холодную мертвую кожу, с ужасом почувствовал, как она расползается под его рукой. Пальцы его попали во что-то густое, липкое. Олег поднес их к лицу и, зажав рот ладонью, бросился в ванную.