Последние пять дней она пыталась придумать, как из этого выпутаться, но Майк загнал ее в угол. Поскольку она несла ответственность за Тоби, она не могла позволить Майку очернить ее перед местными жителями, а он очень хорошо умел это делать. Внешне он был добросердечен, зато в душе — малодушен и жалок, к тому же долгие годы учился манипулировать людьми, чтобы они исполняли его желания.
— Нам приходится идти в церковь из-за того, что ты так подло ведешь себя с Большим Майком, — не унимался Тоби. — Держу пари, он опасается, что ты попадешь в ад.
Уже там.
Как раз в это мгновение красный «кадиллак» Майка вкатился на подъездную аллею. Она до сих пор не могла придумать, как объяснить Тоби, что он должен быть настороже.
— Майк был добр к тебе, — осторожно произнесла Бри, — иногда люди не такие, как кажется.
Он метнул на нее взгляд, который говорил, что она глупейший человек на свете, и выбежал за дверь, так что полы его клетчатой рубашки взметнулись. Она перестаралась.
Она собрала волосы в небрежный модный пучок. Такая прическа хорошо сочеталась с одним из немногих платьев, которые она еще не продала — платье-футляр без рукавов карамельного цвета, — и дополнила ансамбль серьгами-кольцами. Без браслетов у нее возникало ощущение, будто она голая. Она продала все золото много месяцев назад вместе с кольцом с бриллиантом в два карата, которое Скотт преподнес на помолвку… Что касается обручального кольца… Тем вечером, когда Скотт ушел от нее, Бри поехала в гольф-клуб и выбросила его в пруд на поле.
Майк выскочил из машины и открыл перед ней дверь. Она подала ему ноутбук, который он ей подарил.
— Спасибо, — сухо произнесла она, — но я уверена, ты найдешь ему лучшее применение.
Тоби залез на заднее сиденье. Внутри пахло хорошей кожей и лишь смутно веяло одеколоном Майка. Она все равно открыла окно, чтобы проветрить.
Майк молча положил компьютер на заднее сиденье. Не успели они выехать на шоссе, как Тоби принялся болтать о своем велосипеде. Когда он наконец умолк, чтобы перевести дух, Майк сказал:
— Почему бы тебе завтра не прокатиться на нем на параде в честь Дня независимости?
— А можно? — спросил Тоби у Майка, а не у нее.
— Конечно. — Майк бросил взгляд через плечо на Бри. — Вчера мы закончили работу над моим эскортом. Тема этого года — «Остров в лучах солнца».
— Занятно. — Когда-то ее восхищало, что начало очередного волшебного лета на острове знаменовалось парадом.
— У меня всегда самая большая команда на параде, — продолжал Майк. — Почему бы тебе не прокатиться с нами?
— Я пас.
Майк покачал головой и ухмыльнулся: вести светские беседы он так и не научился.
— Помнишь, в том году вы со Стар договорились, чтобы вас взяли в группу Ротари? Стар отстала, и Нейт Лоррис чуть не переехал ее на тракторе.
Они со Стар смеялись, едва животы не надорвали от смеха.
— Нет, не помню.
— Помнишь, конечно. Стар всегда пыталась выбить для вас двоих места в машинах, участвующих в параде.
И ей всегда это удавалось. Они катались с «Догз’н’ Молтс», «Мэгги’з Фадж Шоп», «Найтс ов Коламбус» и старым заведением, которое специализировалось на барбекю, а потом сгорело. Однажды Стар даже договорилась, чтобы они прокатились вместе с бойскаутами.
Тоби проговорил с заднего сиденья:
— Бабушка говорила, что мама была никчемным человеком. — Он произнес это настолько сухо, что Бри изумилась, но мистер Торговец за словом в карман не лез.
— Твоя бабушка говорила так, потому что переживала. Твоя мама вечно места себе не находила, и иногда казалось, что она так и не повзрослела, но никчемной она уж точно не была.
Тоби откинулся на спинку сиденья, не особенно расстроившись.
— Я ее ненавижу.
Нелюбовь Тоби к собственной матери несколько удивляла, хотя Бри чувствовала то же самое. Правда в последнее время ее гнев на Стар стал больше походить на остаточные явления простуды, а не осложнение после гриппа.
И снова вмешался Майк:
— Ты не знал свою мать, Тоби. Конечно, у нее были недостатки, как и у всех нас, но хорошего в ней было гораздо больше.
— Вроде того, что она бросила меня, бабушку и отца?
— У нее была послеродовая депрессия. Иногда у женщин такое случается после рождения детей. Уверена, она не собиралась уезжать надолго.
Майра ничего не рассказывала Бри об этом. Она говорила только, что Стар не может терпеть такую обузу, как ребенок, и убежала потому, что хотела «развлечься».
Они приближались к городу, и Бри надеялась, что тема Стар вскоре будет закрыта, однако болтливый Майк не желал оставлять ее в покое.
— Твоя мама и Бри были лучшими подругами. Держу пари, Бри может рассказать тебе о маме много хорошего.
Бри напряглась.
— Держу пари, что не может, — возразил Тоби.
Ей нужно было что-то сказать. Хоть что-нибудь. Она заставила себя произнести такие слова:
— Твоя мать была… очень красивая. Мы… все хотели быть похожи на нее.
— Это правда. — Во взгляде, который метнул на нее Майк, явно читался укор. Майк Моуди, мастер злодеяний, осуждал ее за то, что она не придумала нечто более интересное, но Тоби, похоже, все устраивало.
Они доехали до церкви. Епископальной церкви. Самой крупной и респектабельной на Черити-Айленд.
Бри посмотрела на Майка.
— Змеи-искусители, которые еще и говорят?
Он ухмыльнулся:
— Все может быть.
Шутка за его счет. И все же напряжение начало спадать.
Бри посещала методистскую церковь еще ребенком, религия со строгими правилами и всеми вопросами, которые оставались без ответа, в итоге показалась ей слишком обременительной, и она распрощалась с церковью вскоре после замужества. Майк нашел для них места сбоку, у витража с изображением Иисуса, благословляющего паству.
Расслабившись, она слушала церковные гимны, и потихоньку у нее поднялось настроение. Во всяком случае, в этот момент перед ней не было ни ульев, ни помидоров, которые нужно поливать, ни сорняков, которые нужно пропалывать. Никаких покупателей, которых нужно заманивать, или маленьких мальчиков, которых она могла разочаровать. Мысль о том, что она не одинока на этой планете, что высший разум наблюдает за ней, действовала успокаивающе.
Периодически рука Майка, большая и крепкая, касалась ее руки. Не видя его золотого браслета или массивного кольца из колледжа, она могла представлять, что рядом с ней другой человек — один из тех преданных, надежных мужчин с устоявшимися моральными принципами и верным сердцем. Он закрывал глаза, когда молился, внимательно слушал проповедь и пел первые строки каждого церковного гимна, не заглядывая в сборник.