У меня полно времени, подумала она, счищая твердую скорлупу с каштанов и стараясь не порезать пальцы. Интересно, почему несъедобные каштаны называются «конскими»? Детали очень важны. Деталь закреплена в конкретном пространстве и времени, она создает атмосферу, позволяет ощутить цвет, вкус, запах. По деталям восстанавливают любую историю — и даже Историю вообще. Когда на раскопках находят развалины крестьянских домов, обнажаются целые пласты повседневной жизни Средневековья. Хижины позволяют узнать больше, чем любые замки. Ей вспомнились старые глиняные горшки, на дне которых обнаружили следы карамели. В Клюнийском аббатстве [35] раскопали водопровод, отхожие места и умывальни, похожие на наши ванные.
Мсье и мадам Ван ден Брок, узнав о смерти мадам Бертье, нанесли Жозефине визит. Позвонили в дверь и застыли на пороге, торжественные, как канделябры. Она — кругленькая, импульсивная, чудаковатая; он — тощий и серьезный. Она упорно пыталась остановить на чем-нибудь свои бегающие глазки; он хмурился и двигал длинными, сухими пальцами чернокнижника, словно огромными ножницами. Эта пара походила на союз Дракулы и Белоснежки. Какие-то они нереальные. Странно, как это у них получилось детей завести, удивилась Жозефина. Видно, мадам зазевалась, и мсье насел на нее, поджав острые когти, чтобы не поранить. Две неуклюжие стрекозы, спаривающиеся в небе. Нужно защитить наших детей, говорила мадам, если убийца нападает на женщин, он может приняться и за малышей. Да, но что же нам делать? Что делать? Мадам Ван ден Брок трясла круглой головой с жиденьким шиньоном, заколотым двумя длинными тонкими шпильками. Они предложили, чтобы отцы семейств патрулировали район с наступлением темноты. У меня такого товара не водится, улыбнулась Жозефина и, поскольку они явно не поняли, пояснила: я имею в виду отца семейства, я не замужем. Они замялись, переваривая информацию, и продолжали: от полиции ждать нечего, для них главное пригороды, только туда и смотрят, а до благополучных районов руки не доходят… В голосе соседа, серьезном и важном, зазвучала легкая горечь.
Жозефина извинилась, что не может участвовать в военных действиях; но оговорила, что жить в постоянном страхе тоже не хочет. Конечно, теперь она будет вести себя осторожнее, встречать Зоэ вечером, после уроков, но поддаваться панике не намерена. Она предложила забирать детей из школы по очереди: Лефлок-Пиньели, Ван ден Броки и Зоэ учились в одном коллеже. Решили обсудить это после праздников.
— Я скажу Эрве Лефлок-Пиньелю, чтобы он к вам зашел, он очень обеспокоен. Его жена теперь вообще не выходит из квартиры и не открывает дверь даже консьержке.
— Скажите, а эта консьержка, которая каждые три недели меняет цвет волос, она вам не кажется подозрительной? — забеспокоилась мадам Ван ден Брок. — Может, у нее есть дружок, который…
— Который только что вышел из тюрьмы и держит за спиной длинный нож? — перебила ее Жозефина. — Нет, не думаю, что Ифигения в этом замешана!
— А я вот слышала, что у ее сожителя нелады с законом…
Они ушли, пообещав прислать к ней Эрве Лефлок-Пиньеля, как только его увидят.
В конце концов ко мне весь дом прибежит за утешениями, вздохнула в тот вечер Жозефина, закрывая за ними дверь. Смешно: на меня напали, и я же всех успокаиваю! Хорошо, что я никому не сказала, а то бы стала местной диковиной, на меня бы таращились, как в зоопарке.
На втором этаже жили мать и сын Пинарелли. Ему под пятьдесят, ей лет восемьдесят. Он был худой, высокий, красил волосы в черный цвет. Похож на Энтони Перкинса в хичкоковском «Психо», только постарше. При встрече он странно улыбался уголком рта, словно показывая, что не доверяет вам и просит держаться подальше. Он не работал, был чем-то вроде компаньонки при своей мамаше. Каждое утро они отправлялись в магазин. Шли мелкими шажками, держась за руки. Он вез тележку с таким видом, словно выгуливал на поводке борзую, она сжимала в руке список покупок. Старушка была сухонькая и властная. Она не шамкала, говорила внятно и четко и нередко отпускала едкие замечания, подобно тем старикам, которые считают, что возраст дает им право пренебрегать правилами вежливости. Жозефина придерживала им дверь. Они никогда не благодарили ее, не здоровались, переступали порог гордо, как их королевские величества, перед которыми открывают ворота гвардейцы с саблями наголо.
Она не знала других жильцов, обитавших в корпусе «Б» в глубине двора. Их было больше, чем в корпусе «А»: здесь было по одной квартире на этаже, а в корпусе «Б» — по три. Ифигения рассказывала, что поскольку жильцы корпуса «А» богаче, обитатели корпуса «Б» ненавидят их, и на общих собраниях часто случаются бурные выяснения отношений. Ругаются из-за любой мелочи, обзывают друг друга. Жильцы корпуса «А» всегда берут верх, навязывают все новые расходы по содержанию дома, а те, что из «Б», спорят и отказываются платить.
Она бросила взгляд на большие настенные часы из «Икеа». Половина седьмого! Скоро вернутся Гортензия, Гэри и Ширли. Они вышли в магазин докупить продуктов. Зоэ закрылась у себя в комнате и готовила подарки. С приездом гостей из Англии дом наполнился шумом и смехом. Телефон звонил беспрерывно. Они прибыли накануне вечером. Жозефина показала им квартиру, гордая, что может всех разместить с удобством. Гортензия открыла дверь своей комнаты и с возгласом «Home, sweet home!» [36] повалилась на кровать, раскинув руки. Жозефина была тронута. Ширли попросила стаканчик виски, а Гэри, сидя на диване в наушниках, спросил: «А чем нас сегодня кормят, Жози? Что ты нам вкусненького приготовила?» Хлопали двери, перекликались голоса, из каждой комнаты неслась музыка. Жозефина поняла, что ей не нравилось в квартире — она была слишком велика для них с Зоэ. Наполнившись криками, смехом, раскрытыми чемоданами, она стала уютной и гостеприимной.
На плите уже закипала соленая вода — пора варить очищенные каштаны. Когда Жозефина возилась на кухне, ей всегда приходили в голову свежие мысли. И когда бегала вокруг озера — тоже. Руки двигаются, ноги двигаются, и голова, свободная от тысячи повседневных забот, выдает идеи пачками.
Каждое утро она надевала спортивный костюм, кроссовки и отправлялась в Булонский лес, на пробежку вокруг озера. До озера она трусила потихоньку, наблюдая за игроками в шары, велосипедистами, другими бегунами, стараясь не вляпаться в собачий кал и прыгая по лужам. Больше всего она любила скакать по глубоким выбоинам, полным дождевой воды, но только выбирая безлюдные места, вдали от осуждающих взглядов. Ей нравилось хлюпанье под ногами, брызги, летящие во все стороны. Добежав до места, откуда начиналась ее, говоря высоким штилем, «беговая дорожка», она ускоряла шаг. Обегала вокруг озера за двадцать пять минут. Потом останавливалась, запыхавшись, и делала упражнения на растяжку, чтобы завтра не болели мышцы. Каждое утро она выходила из дома в десять, и каждое утро в десять двадцать ей навстречу попадался человек, тоже двигавшийся вокруг озера, но шагом. Руки в карманах, нос уткнулся в поднятый воротник темно-синего плаща, шерстяная шапочка натянута до бровей, темные очки, шея замотана шарфом. Прямо мумия. Жозефина окрестила его «человек-невидимка». Он шагал размеренно и целеустремленно, как робот. Как будто выполнял предписание врача: «один-два круга вокруг озера, желательно по утрам, спина прямая, дыхание глубокое». Иногда они встречались дважды за утро — если он ускорял шаг или она решала пробежать лишний кружок. Уже две недели я тут бегаю, две недели его вижу, а он до сих пор не здоровается. Даже не кивнет в знак того, что меня заметил. Бледный, худой. Наверное, лечился от наркомании и недавно выписался из клиники. Или пережил любовную драму. Или попал в автокатастрофу и получил ожоги третьей степени. А может, он опасный преступник и сбежал из тюрьмы. Она терялась в догадках. Почему этот одинокий, нелюдимый мужчина каждый день между десятью и одиннадцатью упорно шагает вокруг озера? В его походке была какая-то почти свирепая решимость, словно он, накачивая мышцы, цеплялся за жизнь или сводил с кем-то счеты.