— Безусловно, — ответствовал Марсель Гробз, с ликующим видом разворачивая салфетку. — И ему есть от чего хохотать, шутка и впрямь смешная!
Гэри ошарашенно уставился на рыжеволосого розового малыша в голубых ползунках, смеющийся взгляд которого ясно говорил: давай еще, еще расскажи, рассмеши меня, мне скучно от всяких детских штучек, ей-богу скучно.
— С ума сойти! — выдавил Гэри. — This baby is crazy! [54]
— Кррезззи! — повторил Младший, пуская слюни на ползунки.
— Этот мелкий просто гений! — вскричала Гортензия.
Услышав слово «гений», малыш довольно заурчал и в подтверждение того, что она совершенно права, указал бутылочкой на люстру и отчетливо произнес:
— Лампа…
Заливисто рассмеялся, глядя на их изумленные лица, лукаво сощурил глазки и добавил:
— Light! [55]
— Ничего себе…
— Невероятно! Я же вам говорил! — воскликнул Марсель. — А вы мне не верили!
— Luz… — продолжал Младший, по-прежнему указывая на свет.
— Еще и по-испански! Ну и ребенок!
— Deng!
— А, ну это уже просто лепет, — успокоилась Ширли.
— Нет, — поправил ее Марсель, — это «солнце» по-китайски!
— Караул! — вскричала Гортензия. — Мелкий к тому же полиглот!
Младший ласково посмотрел на Гортензию: благодарил, что она по достоинству оценила его заслуги.
— Какой же это мелкий, он просто великан! Смотри, какие у него ручищи и ножищи! — Гэри восхищенно присвистнул.
— Шушу! — завопил Младший, брызгая в его сторону водой из бутылочки.
— Это что значит? — спросил Гэри.
— Дядюшка по-китайски. Он тебя избрал в дядья!
— Можно взять его на ручки? — спросила Жозефина, вставая. — Я так давно не держала на руках младенца, а такого ребенка хочется рассмотреть поближе!
— Ты, главное, не привыкай, — буркнула Зоэ.
— Что, не хочешь маленького братика? — насмешливо спросил Марсель.
— А кто будет отцом, простите за нескромный вопрос? — поинтересовалась Зоэ, испепелив мать взглядом.
— Зоэ… — пролепетала Жозефина, теряясь перед напором дочери.
Она подошла к Жозиане, которая взяла на руки Младшего, и, склонившись над ним, собиралась поцеловать в рыжие кудряшки. Младший уставился на нее, сморщился и звучно срыгнул морковным пюре на рубашку Жозефины и шелковую блузку Жозианы.
— Ты что, Младший? — рассердилась Жозиана и шлепнула его по спине. — Жозефина, простите…
— Ничего страшного, — ответила Жозефина, вытирая пятно. — Это значит, у него хорошо работает желудок.
— Конфетка, он тебя тоже всю облил! — сказал Марсель, забирая у нее малыша.
— Словно он в вас обеих нарочно целился, — засмеялась Зоэ. — И правильно, представляю, как ему надоело, что все непременно хотят его целовать и тискать. Детей надо уважать, нечего к ним лезть без разрешения.
— Пойдемте в ванную, приведем себя в порядок? — предложила Жозефине Жозиана.
— Тем более что это дело начинает жутко вонять, — заметила Гортензия, зажимая нос. — Никогда не заведу ребенка, от него столько вони!
Младший обиженно посмотрел на нее: «А я-то считал тебя своим другом!»
В спальне Жозиана предложила Жозефине взять одну из ее чистых блузок. Та согласилась и стала раздеваться, смеясь:
— Это не отрыжка, а извержение какое-то! Вам надо было назвать сына Везувием!
Жозиана достала из шкафа две белые блузки с кружевным жабо, одну протянула Жозефине. Та поблагодарила.
— Не хотите принять душ? — смущенно предложила Жозиана.
Она вдруг поняла, что белое кружевное жабо совсем не в стиле Жозефины.
— Нет, спасибо… у вас просто поразительный сын!
— Иногда я сомневаюсь, нормальный ли он… Уж очень опережает свой возраст!
— Он мне напомнил одну историю… В Средние века ребенок защитил свою мать на суде. Женщину обвиняли в том, что она зачала дитя во грехе, отдавшись мужчине, который не был ее мужем. Ее должны были сжечь заживо, но она предстала перед судьей с ребенком на руках.
— Сколько ему было лет?
— Столько же, сколько вашему. И вот мать высоко подняла ребенка и обратилась к нему: «Возлюбленный мой сын, из-за вас я должна принять смерть, которой не заслуживаю, но кто поверит правде?»
— И что дальше?
— «Ты не умрешь по моей вине, — провозгласил ребенок. — Я знаю, кто мой отец, и знаю, что на тебе нет греха». При этих словах все кумушки, что присутствовали на суде, разинули рот от изумления, а судья, решив, что не расслышал, попросил ребенка разъяснить его слова. «Нельзя отправлять ее на костер, — провозгласил тот, — ибо если предавать огню всех, кто имел дело не только с законным мужем или женой, никто из присутствующих не избежит этой кары!»
— Он так хорошо говорил?
— Так написано в книге… А в конце он добавил: «И я лучше знаю моего отца, чем вы вашего», — чем заткнул рот судье, который тут же оправдал мать.
— Вы придумали эту историю, чтобы меня успокоить?
— Нет! Я прочла ее в одном из романов о рыцарях Круглого стола.
— Хорошо быть ученой. Я-то недалеко продвинулась в учебе.
— Зато вы знаете жизнь. И это полезней любого диплома!
— Вы добрая. Но мне иногда не хватает культуры, образования. И это уже не наверстаешь!
— Да почему же? Всегда можно наверстать, это точно, как дважды два — четыре!
— Это даже я знаю…
И Жозиана, успокоившись, шутливо пихнула Жозефину в бок. Та от удивления замешкалась — и дала сдачи.
Так они подружились.
Сидя на кровати и застегивая одинаковые блузки с жабо, они говорили обо всем на свете. О маленьких детях и детях взрослых, о мужчинах, которых считали большими и сильными, а они оказались маленькими и слабыми, и о том, что случается и наоборот. О, эти разговоры ни о чем… Просто чтобы узнать друг друга, одной фразой вызвать на откровенность или закрыть тему, поймать быстрый взгляд из-под пряди волос, улыбку — скупую или щедрую. Жозиана поправила жабо на блузке Жозефины. В спальне царили мир, покой и нежность.
— Хорошо у вас…
— Спасибо, — сказала Жозиана. — Знаете, я побаивалась этого обеда. Не хотела с вами встречаться. Я вас представляла совсем не такой…
— А какой? Вроде моей матери? — улыбнулась Жозефина.
— Да, я недолюбливаю вашу мать.