— Ну, конечно. Что-то еще нужно?
— И еще прокладок. — Ирина покраснела, а я только коротко кивнул и пометил все у себя в телефоне. Просто несправедливо, что к Ире, кроме меня, никто не приходил. В то время, как меня буквально заваливали вареной картошкой, котлетами и под самое горлышко заливали куриным бульоном, причитая, звоня и спрашивая, не надо ли мне поменять постельное белье на домашнее, Ирина лежала совершенно одна. Какая неправильная штука — быть сиротой. Я не мог представить, каково это, быть ребенком без родителей — это было слишком тяжело. Но быть взрослым одиноким человеком, к которому никто не приезжает в больницу, — тоже плохо. Рядом с Ириной был только я.
* * *
Ее выписали в начале октября, когда теплый сезон уже закончился. Он держался до последнего, освещая солнечным светом пустые и покрытые черной уличной сажей окна ее палаты, но когда Ирина покидала больницу, уже была осень. Резко похолодало, всего плюс три градуса, и холодный мокрый ветер бил по лицу. У Ирины не было теплых вещей, кроме того, ее квартира была ей теперь не по карману, и ее нужно было передать обратно квартирной хозяйке. Я уже был там однажды. Съездить туда меня попросил ее лечащий врач, с которым я уже плотно общался. У нас с ним были хорошие отношения, его радовало, что я не дарю коньяков, а спокойно и уверенно отдаю ему наличные деньги.
— Мы не сможем ее тут держать даже и за ваши деньги, если не будет паспорта и полиса. Она хоть россиянка?
— Да, она из Таганрога. Это же вроде Россия.
— Ну, в таком случае у нее должен быть полис. Может быть, вы попросите ее родственников их передать?
— Она сирота. У нее никого нет, — сказал я, удивленный, что доктор этого сам не знает. Тот помолчал, а потом спросил, кем ей, если быть точным, прихожусь я.
— М-м-м, друг. Да, я ее хороший друг, — пояснил я.
— Может быть, тогда она поручит вам съездить за документами? Мы осмотрели ее личные вещи, еще когда вы только к нам поступили. У нее в рюкзаке только ключи и телефон. Документов нет. А без паспорта и полиса плохо, с ними мы смогли бы добавить ей кое-какие лекарства.
— Я могу за них заплатить, — заверил его я, но он сказал, что пока этого не требуется. Ирина согласилась, чтобы я съездил к ней домой, хотя какой у нее, по большому счету, был выбор. В тот момент она просто кивнула, равнодушно глядя на меня. Сестра-хозяйка отдала мне Иринин рюкзак. Я ей в ответ сунул конверт с несколькими купюрами. В общем, с медицинским персоналом мы сдружились быстро и к полному удовлетворению. Я вызвал такси и съездил туда, наплевав на гипс на руке. Это было еще до того, как меня самого выписали.
Я помню, как это было странно, попасть в ее дом без нее, совсем не зная, что будет дальше, выживет она или нет, станет ли выздоравливать или останется инвалидом на всю жизнь. Я ходил тогда по квартире, как потерянный, и не мог сосредоточиться даже для того, чтобы собрать Ирине вещи в больницу. Паспорт и полис нашлись на подоконнике в кухне, маленькой и бедно обставленной, какой-то невыразительной и бездушной, как это часто случается с квартирами, в которых живут только временно. Я помню, что отметил про себя, что в доме, действительно, нет телевизора и вообще почти ничего нет, кроме кучи горшков, каких-то пакетов, а также свистулек и странных магнитов на холодильники, валявшихся кругом в большом количестве. Это удивило бы меня, если бы в тот момент я был способен удивляться, что у меня никак не получалось.
Я забрал документы и отвез их в больницу. Потом пролистал журнал звонков в Иринином телефоне и попытался связаться с Петром. Все-таки он был ей не кто-то там, он был ее любимым мужчиной, пусть и бывшим. И новость о том, в каком она состоянии, должна была взволновать его, на что мне было наплевать, и заставить его приехать и позаботиться о ней, чего я, собственно, и добивался. Даже бывший любовник лучше, чем вообще никого. Я был уверен, что он немедленно примчится, услышав о том, что случилось с Ириной и в каком она сейчас состоянии. Что ж, могу сказать только одно: «Как я ошибался!»
Петр ответил мне почти сразу. Он очень удивился и испугался, когда понял, что это за звонок и какой вопрос я перед ним поставил. Но волновался он не так и не о том.
— Где вы взяли мой номер? — пробормотал он после мучительно длинной паузы. — Это она вам его дала?
— Она в больнице! — повторил я, но снова, кажется, это не произвело на него большого впечатления. Опять длинная пауза.
— И чего вы хотите? — спросил он, наконец. Я опешил.
— А вы сами ничего не хотите?
— Мы порвали с Ириной, — пояснил он и добавил, словно это сейчас было важно, что трубку могла взять его жена.
— И что? Какое мне дело до вашей жены? Вы слышите меня? Девочка, которую вы притащили в Москву, лежит в больнице! Алло! — я чувствовал, что впадаю в бешенство.
— Но почему вы звоните мне? Я не понимаю, при чем тут я. Позвоните ее близким! Позвоните ее родителям!
— Вы что, даже не знаете, что у нее нет родителей? — я был окончательно потрясен. Петр снова заткнулся, потом спросил, почему Ирина до сих пор из Москвы не уехала.
— Я же уже перестал платить за квартиру. Я… я все ей сказал. Мы с женой.
— Решили попробовать что-то новенькое? — съязвил я, но он меня, кажется, даже не понял.
— Я ничего не могу для нее сделать. Не звоните мне больше. Не звоните! — закричал он и повесил трубку. Я попробовал набрать номер снова, потому что просто не мог поверить в то, что происходит. Номер не отвечал. Я отвез телефон в больницу и отдал его Ирине, но сам все же иногда продолжал набирать номер Петра с разных аппаратов. Все было бесполезно.
Через неделю я услышал, что абонент перестал существовать. Видимо, Петр не поленился и пошел в офис своей телефонной компании, чтобы написать заявление и полностью аннулировать номер. Испугался, сукин сын. Меня охватила странная ярость, хотя это было глупо, совершенно глупо и несправедливо. Петр ничего не сделал, все сделал я. Не из-за него, а из-за меня Ирина теперь была в таком состоянии. Я был во всем виноват, но злился на Петра за то, что тот оказался всего-навсего малодушным сукиным сыном. А сам-то я какой? Белый и пушистый?
— Ну что, готова? — спросил я Ирину, когда собрал все вещи и бумаги. Ее теплая куртка, на мой взгляд, никуда не годилась и была не очень-то и курткой — скорее, какой-то телогрейкой. Где только она ее взяла, на какой распродаже ватников для вегетарианцев?
— Даже не знаю, — Ирина стояла и смотрела на Москву сквозь мутное, залитое дождем стекло. — Не уверена, что хочу туда.
— Ну, тут-то точно хуже, — сказала ее соседка, уже третья по счету, что занимала кровать рядом с Ирининой. Ира пролежала тут дольше всех. — Теперь-то ты пойдешь на поправку. С таким-то парнем!
— Он не мой парень, — задумчиво пробормотала Ирина, не отводя взгляда от окна.
— А кто же он? — удивилась соседка.
— «Текильный брат», — ответила Ирина и развернулась ко мне лицом. Я подхватил костыли и подал их ей. Ходить пока что ей еще удавалось с трудом, но держать ее тут уже больше не хотели, да и я думал, что домашний уход в данных условиях будет куда лучше.