* * *
Что-то было не так! Дима проснулся внезапно и резко, и непонятно было, что именно разбудило его. Может быть, что-то приснилось, но теперь он уже не смог вспомнить, что именно. Какие-то серо-голубые сны, в которых он все от кого-то бежал и задыхался, он узнавал сразу, но сегодня это было что-то другое. Доктор сказал, что это из-за того, что Дима спит на левом боку и придавливает сердце. Ему нужно спать на другому боку. Ему нужно худеть и пить больше воды. Он устал, и ничто его уже так не радовало, как это было еще год назад. Он слишком устал, и этот бесконечный унылый февраль, как ему иногда казалось, досасывал последние остатки его жизненных сил. Он хотел солнца, хотел.
— Ты чего? Не спится? — Саша сонно потянулась и включила светильник на тумбочке. Лицо — белое, в специальной питательной маске, напугало Диму еще больше. У Саши несколько месяцев назад началась аллергия на телевизионный грим, который по роду ее деятельности приходилось накладывать до трех раз за день. Кожа стала сухой и раздраженной, она постоянно с этим боролась, даже пила какие-то препараты, дорогущие, из Израиля.
— Все в порядке, — пробормотал Дима и, перегнувшись через Сашу, выключил свет. Все было совсем не в порядке, но он не собирался обсуждать это с Сашей. С ней он говорить тоже устал. Обсуждать то, какая стерва этот Валька, ее соведущий, гей и приспособленец, у которого кожа толстая, как у бегемота, и никакой грим ему не вредит. Саша постоянно требовала гонораров как у Лолиты Милявской, хотя, убей бог, было непонятно, откуда ей известны гонорары Лолиты Милявской. Саша хотела сделать пластическую операцию, изменить форму губ. Саша порядком Диму достала, но бросать ее сейчас у него тоже не было сил. Февраль. Может быть, сделать так же, как в свое время поступил этот подлец Гришка: позвонить кому-то и попросить избавить его от этой Саши-Маши под каким-нибудь предлогом. Одолжить ее кому-нибудь. Впрочем, он просто устал, вот и дурит. Стресс.
— Уверен? — Саша присела рядом и провела по Диминой спине ладонью. Он вздрогнул, встал и ушел на кухню. Бросить ее сейчас, когда она не просто какой-то статист, когда она — ведущая их шоу, и с ней знакома куча каких-то доморощенных звезд разной степени раскрученности. Он представлял, сколько будет вони и воплей. Он не был на это готов. Оставалось только мечтать, что кто-то из сильных мира сего обратит внимание на это чудо пластической хирургии (Дима денег на губы все же согласился дать), и Саша сама подойдет к нему с виноватым видом и предложит остаться друзьями. Вот чего он на самом деле хотел. Остаться друзьями. Он не хотел сейчас никаких других девушек, никаких других отношений. Дима устал, ему надо было заняться собой. Он слишком много работал.
— Принеси мне водички! — крикнула Саша из комнаты. Дима скривился, но налил ей стакан воды из-под крана, не через фильтр. Кто бы мог подумать, что работа, о которой он столько мечтал, будет так изматывать. Разве он мог представить, сколько сложностей возникнет у него на пути к деньгам? Сколько нервов, сколько акул рядом, которые так и норовят сожрать, норовят подставить, ищут, как тебе навредить. Завидуют тебе. Насмехаются над тобой.
— На, пей, — Дима сунул Саше стакан и присел обратно, на край кровати. На электронных часах высветилось «3:15». Было еще совсем темно, а у Димы уже заболела голова. Она болела очень часто, и не в переносном смысле, а в прямом. Слишком много сидит за компьютером, от этого, наверное. В санаторий бы ему, на пару недель — и эти изматывающие мигрени прошли бы, сто процентов. Только поехать бы надо одному, без Саши.
И без Лизы тоже. Угораздило же его переспать с собственной секретаршей, которая тоже, конечно, мечтает стать звездой. Все в этом доме скорби мечтают стать звездами, прорваться в ящик с дерьмом. Лиза отдалась прямо на рабочем месте, а теперь забрасывала его идеями каких-то кулинарных шоу, бредовыми и глупыми. Она ждала дивидендов, она же переспала с продюсером. Лиза ему нравилась, но встречаться с двумя женщинами было тяжело и морально, и финансово, и особенно физически.
— Может, тебе таблетку дать? У меня есть феназепам, — предложила заботливая Саша. Она ненавидела Лизу за то, что та была моложе и стройней от природы. Лиза пока что мирилась с наличием Саши, справедливо полагая, что пока что ее влияния на Димулю еще не хватает. Ключевым во всем этом было слово «пока». Диме нравилось, что из-за него такой сыр-бор и драка между двумя красивыми, молодыми и длинноногими девушками. На вопрос о том, отчего он ведет себя вот так, почему не может выбрать только одну из них, Димуля отвечал меланхолично.
— Люблю обеих.
— Разве так можно?
— Да! Вот такое большое сердце, — пояснял он, хотя на деле это было не совсем сердце. И не такое большое. Просто иметь по две-три любовницы разом было круто, а Димуля теперь был крутой. А Гришка — тот полностью сошел с телевизионного небосвода, буквально ни слуху ни духу. До вчерашнего дня!
— У тебя сигареты есть? Мои кончились, — спросил Дима, понимая, что глупо курить в такую рань, да еще с головной болью. И все же закурил. До самого утра так и просидел на кухонном диванчике, глядя на то, как небо из темно-синего плавно переходит в темно-серый, а затем светлеет и доходит до своего максимально светлого тона — цвета пепла сожженной газетной бумаги. Пятьдесят оттенков серого на приплюснутом московском небосводе. Часам к девяти рассвело окончательно, и Дима отправился в «Стакан», так и не сумев избавиться от этого странного чувства, будто что-то не так. Совсем не так. Неправильно. И проблема именно в этом — в Гришке Ершове, опять в нем, в их короткой встрече в подземном коридоре «Стакана», том, что соединяет два корпуса и в котором, по слухам, живет привидение — дух невинно убиенного телеоператора. Встреча была — одно название, несколько секунд и все.
Дима с Бодиным шли в соседний корпус, там, в большой курилке, по недоразумению называющейся парадной лестницей, их ждали представители поставщика, с которыми они хотели обсудить (в непринужденной обстановке) «распил» одного небольшого, но взаимовыгодного проекта, финансируемого министерством культуры. Бодин рассчитывал срубить неплохой куш за то, что свел этих самых поставщиков с «реальным парнем из ящика», Димулей Карой. Надо признать, Бодин всегда умел оказываться в нужном месте в нужное время. И тут тоже, угораздило же его прилепиться к Диме именно в тот момент, когда бог весть какими судьбами Гриня оказался в том же самом коридоре, соединяющем два здания телецентра под землей. Этот подземный переход — святая святых, только для своих и для привидения, живущего там. Гришка шел так, будто бы никуда и не исчезал и ничего не было. Он шел один, без сопровождающего, что тоже было странно. Он шел навстречу Диме Каре и рассеянно улыбался.
Неисповедимы пути Господни. Ершов шел из АСК-1 в АСК-3 налегке, даже без портфеля, дорогое черное пальто расстегнуто, шарф свисает на манер Остапа Бендера, лихо и непринужденно. В руках шапка, волосы всклокочены, и что-то в нем неуловимо изменилось. Что-то было не так. Кто именно идет навстречу, Дима понял, только когда они подошли уже практически вплотную друг к другу. Гриша, видимо, тоже, так как он был погружен в какие-то свои мысли и по сторонам совсем не смотрел. Они подошли друг к другу, Дима и Гриша, два старинных друга, едва не врезались друг в друга, споткнулись друг о друга взглядами и от неожиданности не успели сориентироваться, даже не кивнули друг другу, не улыбнулись и не сумели скрыть удивление — у Гриши простое, вежливо-равнодушное, у Димы — с оттенком испуга и внезапной паники. Сделав несколько шагов в противоположных направлениях, они оба обернулись назад, скорее рефлекторно, нежели по доброй воле, и снова обожглись о горячие, полные вопросов взгляды. Затем Гриня пожал плечами, ухмыльнулся совсем так же, как раньше, своей беззаботной и озорной ухмылкой, отвернулся и пошел дальше. Вот и вся встреча. Но и этих секунд хватило, чтобы сердце Димы забилось снова на той неровной частоте, в рваном ритме блюза. «Что он тут делает? Откуда он тут взялся? Он что-нибудь знает? Что именно? Что он собирается делать? Стоит ли мне опасаться его?» Мысли перескакивали с одной на другую, оставаясь без ответа. Гулкие шаги Гришки еще долго звучали в Диминой голове.