Я глотнул и прокашлялся. Мой голос напоминал скрип мела по школьной доске:
– Да... да, гм, да уж, в самом деле сюрприз.
Анна сидела на диване и пила кофе из тяжелой фаянсовой кружки. Она предложила и мне кофе, я согласился; она глянула на Нагелину, точнее на Вильму – и та пританцовывая отправилась в соседнюю комнату за второй чашкой.
– У тебя еще никак не уляжется в голове то, что я рассказала?
– Саксони знает про нас, Анна, – Я сел в кресло лицом к ней.
Она взяла отставленную кружку и, двумя руками поднеся ко рту, глянула на меня поверх края:
– И как она отреагировала?
– Не знаю. Как и следовало ожидать. И хорошо, и паршиво – пополам. Через какое-то время расплакалась, но... без истерики. По-моему, она довольно крепкая.
– А ты как себя чувствуешь? – Анна потягивала кофе, не сводя с меня глаз. Парок над чашкой колебался от ее дыхания.
– Как я себя чувствую? Дерьмово. А ты думаешь как?
– Вы неженаты.
Я скривился и забарабанил пальцами по подлокотнику:
– Да, понимаю – мы неженаты, у меня перед ней никаких обязательств, все кругом свободные люди... Я повторил это себе раз, наверно, тысячу, но чувствую себя таким же дерьмом.
Она пожала плечами и лизнула край чашки:
– Ну хорошо. Я просто хотела...
– Слушай, Анна, не беспокойся об этом, хорошо? Это мое дело, и улаживать его мне.
– Отчасти и мое, Томас.
– О'кей, прекрасно, оно наше общее. Но давай не будем спешить, подождем, что там дальше и как, хорошо? И без того целую ночь лаялись, так давай замнем пока эту тему. Хорошо?
– Хорошо.
Мы сидели и молчали, пока не прибыл мой кофе. Тогда я вспомнил, что женщина, которая принесла его, еще прошлой ночью якобы была собакой. Когда это до меня дошло, я украдкой принюхался, не пахнет ли от нее псиной.
Анна сказала что-то, чего я не разобрал.
– Что такое? – переспросил я, бросив принюхиваться.
– Вильма, – поглядела на нее Анна, – дай нам поговорить наедине, ладно?
– Конечно, конечно. Мне надо приготовить все для обеда. Нет, но как это забавно – снова стряпать. Никогда не думала, что скажу так! – Она ушла, но удаляющийся стук ее высоких каблуков напомнил мне цокот собачьих когтей по деревянному полу.
– Неужели это правда, Анна? Насчет Вильмы?
– Да. Много лет назад отец рассердился на Инклеров – за то, что они плохо обходились со своими детьми. А жестокости к детям он не переносил ни под каким видом. Обнаружив, что они бьют своего сына, он превратил их в собак. Томас, не смотри на меня так скептически. Он их создал и мог с ними делать все, что хотел.
– Значит, он превратил их в бультерьеров?
– Да, и им суждено было оставаться такими, пока Герт Инклер не умрет. Тогда Вильма должна была снова превратиться в женщину. Отец не хотел, чтобы они снова были человеческой парой. Что собаками они оставались вместе, его не волновало. Собак он терпеть не мог. – Она хихикнула и аппетитно потянулась, хрустнув косточками.
– Так все животные в Галене – люди?
– Многие. Но говорить умели только Нагель и Нагелина. Папа сделал так специально. Собаки же могут ходить туда и делать то, чего людям нельзя. Это одна из причин, почему, когда вы приехали, Нагель жил у Гузи Флетчер. Обычно они оба жили у меня. Ты, наверно, не заметил, но Нагель долгое время шпионил за вами.
Мне вспомнились все те случаи, когда он вскакивал к нам утром или всю ночь спал на нашей постели, был в комнате, когда мы занимались любовью...
– Все бультерьеры в городе – люди. Отец считал, что эта порода наиболее приемлемая, – уж больно комично выглядит. Еще он говорил, что пусть хоть на них будет интересно смотреть, раз уж все равно никуда не денешься.
Потерев рукой лоб, я удивился, какой он холодный. Мне многое хотелось сказать, но слова не находились. Я отхлебнул кофе, и только тогда ко мне худо-бедно вернулся голос:
– Ладно, но, если он не любил их, почему было просто не взять и не стереть? Старым добрым пятновыводителем: раз – и готово? Боже, я уже сам не соображаю, что несу. Какого хрена ты послала собаку шпионить за нами? – Я вскочил с кресла и, не глядя на Анну, подошел к окну.
За окном девочка в желтом плаще каталась на вихляющемся разбитом велосипеде. Мне подумалось, кем она была – канарейкой? Карбюратором? Или всегда девочкой?
– Томас!
Велосипед скрылся за углом. Мне не хотелось с ней говорить. Мне хотелось вздремнуть на дне океана.
– Томас, ты меня слушаешь? Знаешь, почему я позволяю тебе все это? Почему я разрешила тебе писать биографию? Почему рассказываю об отце?
Я обернулся – и тут зазвонил телефон, и между нами словно опустился бренчащий занавес. Брать трубку Анна не стала. Мы ждали: пять, шесть, семь звонков. Наконец телефон умолк. “Не Саксони ли это вдруг звонила?” – подумал я.
– Там, на моем столе, лежит черная тетрадь. Возьми ее и открой на странице триста сорок два.
Тетрадь была не похожа на ту, что я видел накануне. Эта была гигантская – наверное, дюймов четырнадцать в длину и толщиной страниц в шестьсот. Я пролистал, начиная с конца, – все подряд было исписано почерком Франса. Страницы под моим левым пальцем перескочили с 363 на 302, и я остановился, чтобы отлистать обратно.
Цвет чернил в тетради разнился. На 342-й странице ядовито-зеленым было написано: “Главная проблема в том, что все созданное мною в Галене – возможно, всего лишь плод моей фантазии. Если я умру, то, быть может, все они умрут со мной, поскольку порождены моим воображением? Интригующая и страшная мысль. Я должен рассмотреть эту возможность и подготовиться к ней. Но сколько тогда усилий зазря!”
Заложив тетрадь указательным пальцем, я взглянул на Анну:
– Он боялся, что, когда умрет, исчезнет и Гален?
– Нет, не физический Гален, а только те люди и животные, которых он создал. Он придумал не город, а только жителей.
– Значит, в этом он ошибся? Все же остались, так? Где-то вдали прогудел поезд.
– Так, да не совсем. Прежде чем отец умер, он написал историю Галена года до три тысячи...
– Три тысячи?
– Да, до три тысячи четырнадцатого. Он и дальше написал бы, но умер. Совершенно неожиданно. Прилег вздремнуть как-то днем – и умер. Это было ужасно. Все ведь боялись, что немедленно исчезнут, как только он умрет, – так что, когда после его смерти все осталось по-прежнему, мы ликовали.
– Анна, ты знаешь этот рассказ Борхеса “Круги руин”?
– Нет.
– Там один парень хочет создать во сне человека, но не воображаемого, а самого настоящего человека. Из плоти и крови.