Хольц в недоумении воззрился на братка, потом перевел взгляд на вздыхающего Степана, недоверчиво вздернув белесые брови:
– Два трупа, плюс машина?.. – такого сюрприза он явно не ожидал. – Как же это ты умудрился, Степа, а?..
– Да никак, – Степан усмехнулся, – Валя. Просто этот придурок пялился на меня, вместо того чтобы смотреть на дорогу – вот мы и сковырнулись. И я, конечно, теперь у него во всем виноват. А ты, выходит, внакладе, – подсыпал он перцу в разногласия, наметившиеся во вражеском лагере.
– Ты у меня, гнида, сейчас узнаешь, кто виноват! – рассвирепел браток до такой степени, что людям Хольца пришлось придержать его за локти.
– Я и так знаю, – заверил Степан, подразумевая, между прочим, себя, о чем бандит, естественно, не догадывался. Хольц в своем шикарном кресле только поморщился:
– Да у тебя, как я погляжу, просто дар наживать на свою задницу проблемы!
– На самом деле все это не имеет значения, – решительно заявил Степан и выдал, как припечатал: – Никто из вас ничего не получит. Потому что квартиру моя тетя продавать не будет!
– Почему же? – приторно улыбнулся Хольц, становясь похожим на зверя из породы кошачьих: внешняя леность и хищный огонек в глазах, свидетельствующий о желании сожрать наглую мышь, не брезгуя шкуркой, коготками и хвостиком.
– Я буду последним кретином, если ей это позволю, – сказал Степан. – Так что можешь убить меня прямо сейчас – отсрочка все равно ничего не даст.
– Зачем же убивать? С мертвого тебя и взятки гладки, а? Это всегда успеется, – констатировал Хольц, поселив в Степане опасение, что в данный момент ему не удастся задействовать «зверя», поскольку ни на жизнь его, ни на здоровье здесь пока никто не посягал. Но дальнейшая речь Холь-ца вселила в него надежду на обратное: – А сейчас ребятки немного тебя поучат. Наглотаешься своей кровушки и, глядишь, поумнеешь. А заодно представишь на своем месте бедную тетю – с ней ведь тоже может такое произойти, а? Бандиты распоясались, совсем не уважают старость, сегодня каждый может пострадать, просто выходя на улицу.
Только теперь Степан впервые подумал о том, что под удар может попасть его тетушка – невинное создание, божий одуванчик, не огражденный от внешних бурь никакими таинственными полями, единственно своим преклонным возрастом. При одной только мысли о намерениях этой сволочи Хольца причинить его старушке какой-то вред Степана окатила волна жгучего бешенства.
– Только посмей ее тронуть! – рыкнул он и кинулся к Хольцу, собираясь сцапать его за грудки и как следует встряхнуть. Остановить его если и могли, то не успели, поскольку бодигарды Хольца, рыпнувшись одновременно все втроем вперед, помешали при этом друг другу. Так что Степан практически беспрепятственно достиг их хозяина, однако намерение свое осуществить не смог: Хольц, будучи, как уже было отмечено, мужчиной спортивным, успел вскочить на ноги, схватив при этом со стола бутылку коньяку – разумеется, не для того, чтобы предложить гостю выпить мировую, а с другой, сразу выявившейся целью – запаять ему этой дорогой стеклотарой в лоб. Степан вынужден был сдержать свой первоначальный порыв и загородился первым, что попалось под руки – а попался лежавший на столе «дипломат», он и принял на себя осколочный удар. После чего события, абсолютно вроде бы не благоприятствовавшие Степану (кругом враги и их дача, где они властны сотворить над ним любой произвол), внезапно приобрели новый, совершенно неожиданный колорит.
Не успели еще отзвенеть осколки, осыпавшись с металлизированного «дипломата», как боковую дверь гостиной, ведущую, очевидно, во внутренние покои, потряс мощнейший удар. Содрогнулся, кажется, и сам фундамент, а все участники «дружеской разборки» замерли, глядя, как тяжелую итальянскую дверь, словно в замедленной съемке, выбивает с мясом из косяка, и она, пролетев пару метров, верноподцанно падает на пол к ногам Степана. Подняв затем взгляды на осиротевший дверной проем, большинство из присутствующих тихо оторопели: оттуда струился синий призрачный свет, и на его фоне четко, словно в последней серии «Секретных материалов», обрисовались три загадочные фигуры.
Степан был единственным в гостиной, кто при виде этого, невесть откуда взявшегося трио избежал состояния легкого ступора: данный вид открылся перед ним сегодня уже не впервые. Ссутулившийся силуэт в центре фантастической композиции принадлежал, безо всякого сомнения, Грабсу. Очевидно, что Грабе, в отличие от своих коллег, давно уже понял, чем чреваты попытки уничтожить Степана, и панически боялся возложенной на него миссии. Однако не один только страх заставлял его на сей раз горбиться: плечи Грабса оттягивала здоровенная бандура, не оставлявшая сомнений в своем предназначении – это было орудие уничтожения, видимо, крупных формирований врага, чтобы сразу всех скопом.
Примерно догадавшись, что сейчас должно произойти, Степан – убежденный гуманист и, как он понял только что, по отношению к подонкам тоже сделал попытку спасти окружающую его свору от неминуемой смерти:
– Уходите все отсюда! Быстро! – велел он, обозвав при этом себя мысленно великодушным ослом.
На что Валентин Хольц, не представлявший себе грядущей катастрофы даже абстрактно, произнес сипло:
– Какого дьявола?..
Тут Степан перестал заботиться об их спасении, уже ожидая гибельной вспышки – сам он улепетывать не собирался, а всякая доброта, особенно по отношению к вымогателям, имеет свои пределы.
Грабе в проеме пошатнулся, словно теряя сознание. Коллеги подхватили его и выпрямили – эта небольшая заминка дала возможность Хольцу слегка оправиться и высказаться более конкретно:
– Кто вы такие?! – заорал он на троицу внезапно прорезавшимся командным голосом, затем, осмелев, подпустил грозовую ноту: – И кто вам позволил врываться в мой дом?!!
Вместо ответа Грабе поднял ствол своего агрегата и выстрелил.
Все-таки выстрелил!!! Однако Степан и на сей раз не уловил визуального эффекта от действия их инопланетного оружия – все правильно, так и должно было произойти, если бы он оказался в ту же секунду убит. Но вот что поразительно – судя по собственным ощущениям, он по-прежнему оставался жив! А не увидел ничего потому, что непосредственно в момент выстрела по нему шарахнуло чем-то, и только мгновение спустя он понял, что это был не то чтобы снаряд или что-либо на него похожее, а та самая выбитая дверь, в единый миг сорвавшаяся с пола, ударившая плашмя по Степану, подхватившая и понесшая его с собой на волне неведомой силы.
Дальше, по идее, его вместе с дверью должно было бы влепить в стену и расплющить, как таракана, под беспощадной тапкой судьбы. Но – о чудо! Не влепило и не расплющило, потому что стены рухнули, тут же перемешавшись в диком вихре со всем тем, что они до сей поры надежно окружали. Степан ошалело крутил головой, пытаясь разглядеть в ревущем месиве людей, но напрасно – их словно бы пожрало и переварило буйствующей вокруг стихией.
Он не сразу заметил руку, вцепившуюся в край дверной панели – так в бурю тонущий матрос хватается за обломки разбитого корабля. Степан подался вперед, чтобы подсобить гибнущему человеку – все разборки, вся ненависть отошли сейчас на второй план, – и замер, встретившись с безумным взглядом – обладателем руки оказался Валентин Хольц, и он, похоже, спятил.