Захлопнувшееся рыло как-то недовольно пошевелило «губами» – то ли ему этого было мало, то ли показалось невкусно. Но больше пока ничего не падало, и оно нехотя убралось под волны – наверное, дожидаться десерта.
А на берегу уже вновь звучал монотонный напев, и стройные танцовщицы изгибались в ритуальной пляске. Повскакавшие было зрители сели и опять как ни в чем не бывало томно развалились в некоей прострации.
– М-да… – глубокомысленно высказался Степан, почесав бровь.
– Хорошо, – нервно сказала Туаза. – От погони мы избавились. Что собираешься делать дальше?
– А где это мы, собственно? – спросил Степан, оглядываясь: глаз радовало обилие среди меланхоличных туловищ обнаженных женских тел, парочку из которых они, кстати говоря, недавно довольно бесцеремонно примяли. Однако эти не иначе как гуттаперчевые дамы уже откинулись на окружавшие их подушки, словно забыв о происшествии. А между тем ступени, служившие им лежбищем, продолжали периодически вздрагивать, и отдаленный рокот все не смолкал, наоборот, заметно усилился.
– Понятия не имею! – ответила Туаза ледяным тоном. – Вы думаете, что у меня было время выбирать? – неожиданно она вновь перешла на «вы». – Если вы не забыли, я вынуждена была торопиться!
– Да, это было неплохо, – признал Степан, в надежде хоть немного ее смягчить. Да и в само деле – за эту сумасшедшую гонку через миры, выведшую из строя троих преследователей, она, безусловно, была достойна похвалы.
– Неплохо – еще не значит хорошо. Это значит никак, – сказала она, демонстративно отвернувшись. Поморщилась и расстегнула ворот своего комбинезона.
Действительно, жарко было, как в бане, и – ни ветерка.
– Все прекрасно, от погони мы избавились, теперь бы только узнать, куда попали, – заметил Степан, чувствуя с досадой, что разговор уходит в сферу препирательств. Внезапно накатила усталость, и даже вопрос о точном названии этого места показался не столь уж важным: кругом в конце концов собратья-гуманоиды, в случае чего у них всегда можно спросить, в крайнем случае и попросить о помощи. А пока отдохнуть бы. – В сущности, мне и здесь нравится, – сказал он Туазе. – Наверное, у вас легкая рука.
– Допускаю, что вам тут нравится, среди голых баб, – проворчала она, окончательно становясь Бяксой. – Может, и подкатиться попробуете. По-моему, эти плюксы будут не против.
Тут Степан, мигом рассвирепев, сделал неожиданную для себя вещь: схватив Бяксу за плечи, прижал ее к ступени, забыв о том, что она как-никак в недавнем прошлом пиратка и, верно, владеет разными хитрыми приемчиками. Она напряглась пружинисто, готовая к отпору, вот только в глазах, оказавшихся перед ним так близко, плескалась растерянность. Лицо Туазы было влажным, испуганным и таким… Красивым. Совсем не Бяксиным. Просто манящим женским лицом.
Степан отпустил ее и сел, потом провел по глазам ладонью, силясь снять наваждение. Напрасно: оно словно бы разливалось в окружающем мире, в стоявшей здесь жаре – странное ощущение последнего дня, последнего часа, быть может, последних минут, когда можно все, до чего окажешься в состоянии напоследок дотянуться, и все тебе ответит и поддастся, как готовы были это сейчас сделать – если ему не показалось – губы Туазы.
– Значит, так. – Он говорил, глядя прямо перед собой, стараясь держаться делового тона. Кровь еще шумела в висках. – Пора бы нам, наверное, отсюда выбираться. Трансверсора у нас больше нет, но поправь меня, если я ошибаюсь, – здесь у многих на руках я вижу похожие браслеты. Видимо, придется просить кого-нибудь…
Договорить он не успел, потому что в это время с неба посыпались камни – величиной так примерно с яблоко и грейпфрут. Раздались крики, одна из танцовщиц упала в воду, а в следующий миг лестница опустела. Разнеженные зрители не вскакивали и не метались – просто исчезали, словно их «выключали», как галографические фантомы, и в мгновение ока на ступенях не осталось ни единой живой души. Странно, что из такого количества народа одной только танцовщице не повезло получить прямое попадание.
Бежать им было некуда, да, собственно, ему и незачем, но была еще Туаза, и Степан чуть ли не насильно ее завалил, прикрыв собою. Слабо по-трепыхавшись, она притихла под ним и смирно лежала все время, пока продолжался камнепад. Камни ударяли в ступени, подскакивали высоко и бились опять, высекая обоюдное крошево, прыгали и улетали в море. Степан глядел на этот убийственный град, подняв голову (на Туазу в таком положении он старался больше не смотреть), и заметил одинокую фигуру, сидевшую много выше. Человек пристально смотрел в море, словно не замечая сыпавшей вокруг верной смерти, способной в любую секунду превратить его в труп с проломленным черепом. А там среди волн уже вновь разевалось в счастливом зевке бесформенное рыло, получившее свой десерт. Заглотив мертвую танцовщицу, оно спокойно схлопнулось и ушло под воду, к сожалению, не заработав на закуску ни одного небесного «снаряда». Словно сами небеса поддерживали нейтралитет с тварями, ополчившись против людей.
Когда небосвод «отстрелялся» и Степан с Туа-зой встали на ноги, внизу одновременно с ними стали подниматься оливковые тела, увешанные помятыми гирляндами – танцовщицы, оказывается, не исчезали вместе со зрителями, они оставались здесь и тоже залегли, прижавшись у нижних ступеней, ища возле них защиты. Одна из девушек, подняв голову, помахала рукой, и сидевший наверху человек ответил ей взмахом.
– Попробуем все-таки тут разобраться, – сказал Степан и стал подниматься к нему наверх. Туа-за последовала за ним, как ни странно без возражений: собственно, что им еще оставалось делать, кроме как налаживать контакты с местным населением?
Это был мужчина преклонных лет, весьма с виду благообразный, одетый в просторную белую хламиду.
– Добрый день, уважаемый, – для начала поздоровался Степан. Старик не ответил, лишь окунул подбородок в ладони, сложенные на полированной рукояти трости.
– Не подскажете ли, куда мы попали? – видя, что старик не склонен к общению, Степан все же сделал попытку его разговорить. – Мы угодили сюда случайно, с погоней по пятам и вызвали тут небольшой переполох, ну вы, наверное, видели.
В глубине выцветших карих глаз затеплился интерес.
– Так это, значит, вы? Неплохое было зрелище – помяли наслажденцев, скормили проглоту двух чужаков…
– Да вот, понимаете, какая история, – улыбнулся Степан, – потревожили немного ваших зрителей. А вы, простите, как их назвали?
– Мы их зовем наслажденцами, а сами они Себя называют созерцателями.
– Это как же понимать? – спросил Степан, присаживаясь.
– Созерцают они, видишь ли, наши последние деньки. – В словах старика не было горечи или гнева, лишь звучала нота обреченности. – А на самом деле острых ощущений им надо. Сидят.тут, у края чужой гибели, на девочек наших смотрят, которые все до одной обречены. Жертвы проглотам приносят – то тварь какую-нибудь живую, а то и человека.