Как только за слугами закрылась дверь, он резко обратился ко мне.
— Не торопишься.
— Четыре дня? Тебе следовало прислать лошадей получше.
Это сбило его, поскольку он не ожидал подобного ответа.
— Это были лучшие лошади в моей конюшне, — сказал он, смягчаясь.
— Тогда не мешало бы приобрести лошадей с крыльями, если ты хочешь, чтобы мы передвигались быстрее, чем сейчас. И людей покрепче. По дороге от нас двое отстали.
Но Утер уже не слушал. Углубившись в свои мысли, он снова начал мерять шагами комнату. Я наблюдал за ним. Он похудел и передвигался легко и быстро, как голодный волк. Глаза от недосыпания запали, в его манерах появилось нечто ему несвойственное. Руки его постоянно двигались. Он то сцеплял их сзади, хрустя суставами, то теребил сорочку или бороду.
— Мне требуется твоя помощь, — бросил он через плечо.
— Я так и понял.
— Тебе известно, какая? — обернулся он.
Я пожал плечами.
— Никто больше не говорит ни о чем, как о страсти короля к жене Горлуа. Понятно, ведь ты не скрываешь ее. Но прошло уже больше недели с тех пор, как ты послал за мной Ульфина. Что случилось за это время? Горлуа с женой еще здесь?
— Конечно. Они не могут покинуть Лондон без моего разрешения.
— Понятно. Вы уже говорили по этому поводу с Горлуа?
— Нет.
— Но он наверняка знает.
— Он понимает все так же хорошо, как и я: если дело дойдет до разговора с ним, то нас уже ничто не сможет остановить, а завтра коронация. Я не могу с ним объясняться.
— Или с ней?
— Нет, нет. О боже, Мерлин, я не могу даже приблизиться к ней. Ее охраняют, как Данаю.
Я нахмурился.
— Он ее охраняет? Это настолько выходит за рамки обычного, что равносильно публичному признанию, что что-то не так.
— Я имел в виду, что вокруг нее постоянно крутятся ее слуги и люди Горлуа. Среди них не только телохранители, но и воины, сражавшиеся с нами на севере. Я могу подойти к ней только в обществе. Тебе еще расскажут об этом, Мерлин.
— Так. Передавал ты ей тайное послание?
— Нет. Она очень осторожна и целыми днями находится со своими дамами, у дверей стоят ее слуги, а он... — Утер запнулся, на лице его выступил пот. — Он находится с ней каждую ночь.
Шелестя одеянием, он отвернулся и мягкими шагами прошелся по комнате, спрятавшись в тени. Оказавшись ко мне лицом, он протянул ко мне руки и по-мальчишески спросил:
— Что мне делать, Мерлин?
Я подошел к камину, взял кувшин и наполнил ароматным вином два кубка, протянув ему один из них.
— Для начала сядь. Я не могу разговаривать с ураганом. Держи.
Он повиновался и откинулся в кресле, держа кубок между ладонями. Я попробовал, смакуя, вино и сел по другую сторону от камина.
Утер не пил. По-моему, он даже не понимал, что держит в руках. Сквозь прозрачный пар он глядел на пламя в камине.
— Как только он привез ее и представил мне, я понял. Видит бог, поначалу я считал это преходящей горячкой, которой я болел тысячу раз. Но в этот раз она оказалась во много раз сильнее.
— Ты избавлялся от горячки за ночь, за неделю, ну за месяц. Не помню, чтобы женщина удерживала тебя месяц, от силы три, и ставила при этом под угрозу все королевство.
Он обжег меня голубым, как сталь меча, взглядом прежнего Утера.
— Клянусь Гадесом! Иначе зачем я послал за тобой? Я мог развалить королевство сто раз за прошедшие недели, если бы решился. Почему бы, ты думаешь, я еще не перешел границ? В чем-то я уже наглупил, признаю, но это горячка, которой я еще не испытывал. Я весь в огне и не могу спать. Как мне править, сражаться и общаться с людьми, если я не могу спать?
— Ты проводил время с девушками?
Он поглядел на меня и пригубил вино.
— С ума сошел?
— Извини меня, глупый вопрос. Ты даже не спишь?
— Нет, — он отставил кубок и сплел руки. — Бесполезно. Все бесполезно. Ты должен достать ее для меня, Мерлин. Ты все можешь. Поэтому я и позвал тебя. Достань ее для меня так, чтобы никто не знал. Заставь ее полюбить меня. Приведи ее ко мне, пока он спит. Ты можешь это сделать.
— Заставить ее полюбить тебя? Волшебством? Нет, Утер, чары здесь бессильны. Ты должен знать об этом.
— Любая старуха поклянется, что может добиться этого. А у тебя могущества больше, чем у любого человека на земле. Ты поднял Висячие камни, ты поднял королевский камень, чего не смог Треморинус.
— У меня хорошие математические способности, и все. Клянусь богом, Утер, уж ты-то знаешь, в чем дело, что бы ни говорили люди. Волшебство здесь ни при чем.
— Ты разговаривал с моим братом на расстоянии, когда он был при смерти. Ты будешь это отрицать?
— Нет.
— Разве ты не клялся служить мне всегда?
— Да.
— Сейчас ты мне потребовался, ты и твое могущество, в чем бы оно ни заключалось. Может, ты мне скажешь, что ты не волшебник?
— Не из тех, кто проходит сквозь стены, — ответил я, — и выносит людей через запертые двери.
Он сделал резкое движение, и я поймал лихорадочный блеск его глаз, светившихся не злобой, а на этот раз болью.
— Но я не отказываюсь помочь тебе, — добавил я.
— Ты поможешь мне? — Он оживился.
— Да, я помогу тебе. Во время нашей последней встречи я говорил тебе, что придет время, и мы будем действовать заодно. Время пришло. Я пока не знаю, что мне делать, но скоро увижу. В результатах положимся на бога. Сегодня ночью я могу оказать тебе лишь одну услугу — вернуть тебе сон. Нет, подожди и выслушай... Поскольку завтра предстоит коронация, и вся Британия будет вручена тебе, сегодня вечером делай так, как я скажу. Выпей снотворное, которое я приготовлю, и переспи с девушкой, как всегда. Будет лучше, если рядом окажется кто-нибудь, помимо слуги, чтобы засвидетельствовать, что ты был у себя.
— Зачем? Что ты собираешься предпринять? — Он напрягся.
— Я попытаюсь поговорить с Игрейн.
Он наклонился в кресле вперед, ухватившись руками за подлокотники.
— Да, поговори с ней. Ты можешь прийти к ней в отличие от меня. Скажи ей...
— Минутку. Перед этим ты просил «заставить ее полюбить тебя». Ты хочешь, чтобы я применил все свои силы, чтобы достать ее для тебя. Если ты никогда не признавался ей в любви и не говорил с ней наедине, откуда знать, что она пойдет тебе навстречу, если все получится? Знаешь ли ты, король, что у нее за душой?
— Нет, она ничего не говорит. Она лишь улыбается, глядя в землю, и ничего не говорит. Но я знаю, знаю. Раньше я как будто играл в любовь, это были отдельные ноты. В ней же они слились в песню.