Он прочистил Эдуардо голову.
Вернул в реальность.
Напомнил, как далек он сейчас от прежней жизни, жизни, в которой он ничего не контролировал. В которой не было надежды, только боль и бесконечное страдание.
Хавертон был единственным местом, которое Эдуардо считал своим домом. Точнее, единственным местом, которое он хотел называть своим домом.
Эдуардо сжал кулаки, но через мгновение медленно разжал. Прошлое осталось в прошлом, и нельзя допустить, чтобы Белла лезла ему в душу, играя его сердцем, покрытым шрамами, которые никому не следовало видеть. Шрамы на теле были лишь царапиной по сравнению со скрытыми шрамами. Эдуардо не выносил жалость. Он терпеть не мог праздное людское любопытство и интерес к тому, что он изо всех сих старался забыть. Эдуардо не хотел быть жертвой и не желал тратить время на людей, строивших из себя жертв.
Он был борцом.
Он не позволит своему прошлому бросить тень на будущее. Он всем доказал, что они ошибались на его счет. Он сделал себя сам, воспользовавшись каждым шансом, который давал ему Годфри Хавертон. Эдуардо получил образование. Он разбогател. Он имел все, о чем только мог мечтать, когда был забитым маленьким мальчиком, уворачивающимся от пьяных кулаков жестокого отчима-садиста. Мечтая о будущем, он забывал то, что когда-то с ним происходило. Эдуардо представлял себе дорогие автомобили, огромные угодья, загородный дом, красивую женщину и дизайнерскую одежду.
Он осуществил свою мечту.
Хавертон принадлежал ему: каждое поле и пастбище, каждый холм и каждая кочка, озеро, леса и, самое главное, особняк, его королевская резиденция, символизирующая, что прошлое осталось далеко позади.
Никто не сможет отобрать у него Хавертон. Никто не сможет выкинуть его на улицу в холодную и промозглую погоду. Никто не сможет оставить его без крыши над головой.
В детстве Эдуардо мечтал о доме, который стал бы его крепостью, его замком, его тылом. Его настоящим домом.
Годфри знал, как много усадьба значит для Эдуардо: впервые в жизни здесь он почувствовал себя в безопасности, пустил корни и познал дружбу и понимание. В стенах этого дома он научился всему. Незадолго до приезда в Хавертон Эдуардо почти сдался и махнул на себя рукой. Но Годфри, с его терпеливой и спокойной манерой общения, разбудил в нем что-то. Он не давил на Эдуардо, не шантажировал, не принуждал, он просто взрастил в мальчишке ростки надежды, которые в конце концов превратились в уверенность, что жизнь можно изменить, что можно стать кем-то большим, чем жертвой обстоятельств и жестокости.
Эдуардо Силвери больше не был забитым брошенным мальчиком, который никого не любил, и которого не любил никто, не был зацикленным на своих обидах подростком, бунтующим против целого мира.
Ему не был нужен никто, кроме его самого, он был самодостаточен. Ему не требовались узы и обязательства, которые другие считают неотъемлемой частью жизни. Эдуардо никогда не видел брак и семью в своей картине идеального будущего. Жизнь слишком переменчива. Что, если с ним случится то же, что с его отцом, а жена и ребенок останутся совсем одни и станут легкой добычей для грубых и бессовестных грабителей, которые готовы на все ради денег на выпивку и наркотики?
Нет. Ему было хорошо и одному.
Когда Эдуардо вернулся, он застал Беллу за складыванием посуды в посудомоечную машину. Он не ожидал увидеть такую домашнюю картинку. Живя здесь, Белла палец о палец не ударила. У нее была целая команда прислуги, выполнявшая по одному щелчку любой каприз девчонки. Эдуардо всегда считал, что Годфри был слишком мягок с ней: Белла никогда не работала, все ей подносилось на блюдечке с голубой каемочкой и гербом Хавертонов. Будучи совсем крошкой, она уже расхаживала по усадьбе, раздавая приказы направо и налево. Но, даже повзрослев, Белла не задумывалась о тех жертвах, которые принес Годфри, чтобы обеспечить ей будущее. Ее не было рядом, когда отец сделал свой последний вздох.
Когда Годфри умирал, рядом с ним был Эдуардо.
Он держал его трясущуюся руку, когда жизнь покидала худое, изможденное старостью тело.
Он закрыл глаза Годфри Хавертона.
Он оплакивал уход единственного на планете человека, который верил в него. У смертного одра старика Эдуардо поклялся сделать все, чтобы защитить Беллу. До окончания срока опеки он не позволит ей попасть в беду и не даст растратить отцовское наследство. А пока он продолжит восстанавливать резиденцию, которую Годфри так любил, тем самым сохраняя частичку души своего друга и наставника.
Белла закрыла посудомоечную машину и, выпрямившись, спросила:
— Я собиралась сварить кофе. Тебе сделать?
Эдуардо не удержался от ехидной ухмылки:
— То есть ты действительно знаешь, как включать чайник?
Она поджала губы и повесила полотенце на край раковины.
— Я всего лишь стараюсь быть вежливой.
— Вежливой? — усмехнулся Эдуардо. — Ты так это называешь? Ты просто подлизываешься, чтобы получить то, что хочешь.
— Я не подлизываюсь, — самоуверенно возразила Белла. — Я думала о твоих родителях, о том, каково это — осиротеть в таком возрасте…
— Завязывай, принцесса, — грубо оборвал ее Эдуардо.
На ее гладком лбу появилась глубокая морщинка.
— Мне кажется, если поговорить об этом, станет легче.
— Не о чем говорить, — отрезал он, достав банку с кофе.
Эдуардо залил воду в кофеварку, насыпал кофе и включил ее, не поворачиваясь к Белле. Вены на его шее вздулись и отчетливо выступили на загорелой коже. Неужели она никогда не успокоится? Почему женщинам обязательно надо все знать? Обо всем поговорить? Он стремился забыть о своем прошлом, а не бесконечно копаться в нем.
Эдуардо хотел, чтобы прошлое ушло навсегда.
Ему нужно было, чтобы оно ушло навсегда.
Эдуардо слышал, как Белла ходит рядом. У нее была легкая, почти бесшумная походка, но он ощущал ее присутствие, вдыхал запах ее духов, щекотавший нос. Если бы она к нему прикоснулась, он сдался бы. Честно говоря, он уже почти сдался: что-то внутри, словно дикое животное на хрупкой ржавой цепи, готово было сорваться в любой момент.
Белла вздохнула, а потом тихо, но настойчиво позвала Эдуардо по имени. Его имя в ее устах ласкало слух, отдаваясь в каждом нерве, как будто по коже провели нежным перышком.
— Эдуардо…
Он выдержал секундную паузу, прежде чем обернуться и посмотреть на ее красивое лицо с большими карими глазами и пухлыми влажными губами.
— Я знаю, чем ты занимаешься, — сказал он с циничной улыбкой. — Когда тебе что-то нужно, ты обязательно пускаешь в ход свое обаяние. Я видел, как ты проделывала это сотни раз со своим отцом. Не трать время, на меня это не подействует.
Ее лицо помрачнело.
— Ну зачем быть такой… свиньей?