В те годы, что Артур для безопасности тайно жил у графа Эктора в Диком лесу, я находился поблизости, и знали меня только как хранителя храма, отшельника Зеленой часовни. В ней я спрятал меч Максима (или Максена, как называли его валлийцы) до того срока, пока мальчик не вырастет и не сможет его поднять, чтобы разбить и изгнать врагов королевства, как за сто лет до него это сделал сам император Максим. Со времен Максима люди почитали его тяжелый меч волшебным талисманом, магическим оружием, всегда приносящим победу тому, кто по праву возьмет его в руки. Я, Мерлин Амброзий, один из потомков Максима, своей рукой добыл этот меч из подземного тайника, где хранился он несчетные годы, и отложил для того, кто придет после меня и будет более достоин им владеть. Я спрятал меч сначала в подводном гроте посреди лесного озера, но впоследствии перенес в часовню и уложил на алтаре, заперев в камне, словно барельеф, и скрыв от непосвященных взглядов и прикосновений холодным бледным пламенем, которое я своим искусством вызвал с неба.
И из этого нездешнего огня, к ужасу и восхищению всех, кто при сем присутствовал, Артур извлек и поднял Максимов меч. А потом, когда молодой король со своими лордами и военачальниками уехал, я был свидетелем того, как молния, ниспосланная свыше, испепелила в часовне все, что считалось в ней свято, оставив только алтарь, отныне посвященный одному лишь новому богу.
А я уже давно знал, что этот бог не терпит других рядом с собой. Он не был моим богом, и Артуровым, как я подозревал, ему тоже не быть никогда, но со всех трех концов милой Англии он продвигался в глубь страны, опустошая древние святилища и преображая богослужебные обряды. С трепетом и болью наблюдал я, как его огнем уничтожались черты более древней веры, но Гиблую часовню – и, кажется, меч тоже – он пометил своим знаком, тут не приходится спорить.
Весь тот день я прибирался в часовне, готовя ее для нового обитателя. На эту работу ушло много времени: все тело у меня болело от ран и ссадин, и ночь, проведенная без сна, лишила меня последних сил. И вообще, есть такие вещи, которые надо делать без спешки, благопристойно и по порядку. Но вот наконец все было готово, и, когда на закате приехал из города новый служитель при часовне, я сел на приведенного им коня и поехал по примолкшему лесу.
Было поздно, когда я подъехал к воротам, но створки стояли распахнутые, и никто не окликнул меня при въезде. В городе все еще буйствовал праздник, небо рдело отсветами костров, воздух дрожал от песен, сквозь дым ощущался запах жареного мяса и вина. Даже присутствие усопшего короля, чье тело лежало в монастырской церкви, окруженное почетной стражей, не могло заставить людей придержать языки: время было слишком полно событий, а городские стены чересчур тесны. Лишь самые старые да малые спали в городе в ту ночь.
На месте я не нашел никого. Только за полночь появился мой слуга, а за ним и Ральф.
Входя, он пригнул голову, чтобы не задеть притолоку при своем саженном росте, и, пока за ним затворялась дверь, молча смотрел на меня с такой же опаской, как в прежние годы, когда прислуживал мне и трепетал перед моей волшебной силой.
– Ты еще не лег?
– Как видишь.
Я сидел у окна в кресле с высокой спинкой. Против холода сентябрьской ночи слуга принес мне жаровню с тлеющими угольями. Я обмылся, еще раз осмотрел и смазал свои раны и, облачившись с помощью слуги в просторные ночные одежды, отослал его прочь, а сам приготовился вкусить ночной отдых. После блеска пламени и боли ран, после ослепительного торжества, принесшего Артуру корону, я, всю жизнь посвятивший тому, чтобы это свершилось, испытывал теперь потребность в тишине и одиночестве. Сон еще не шел, но я сидел умиротворенный, расслабившийся и задумчиво глядел на лениво светящиеся угли.
Ральф, в дорогих парадных доспехах, каким я видел его еще утром в часовне при Артуре, тоже выглядел осунувшимся и усталым, но он был молод, и свершенье минувшей ночи было для него не концом, а новым началом. Он проговорил чуточку ворчливо:
– Тебе бы следовало лежать в постели. Я слышал, на тебя ночью по пути в часовню было совершено нападение. Ты серьезно ранен?
– Не смертельно, хотя достаточно чувствительно. Да нет, не беспокойся, больше ссадин, чем ран, и я принял необходимые меры. Но боюсь, твой конь из-за меня охромел, и об этом весьма сожалею.
– Я осмотрел его. Ничего страшного. Через неделю, самое большее, поправится. Но ты – у тебя измученный вид, Мерлин. Надо бы, чтобы тебе дали довольно времени для отдыха.
– А что же может теперь помешать моему отдыху? – удивился я. И, видя, что он замялся, спросил настойчивее: – Ну, что еще? О чем ты норовишь умолчать?
Он перестал хмуриться и даже почти ухмыльнулся. Но голос, которым он мне ответил, прозвучал вопреки обыкновению чопорно и равнодушно – голос придворного, еще не разобравшегося, как говорится, откуда дует ветер:
– Принц Мерлин, король повелел, чтобы я пригласил тебя в его покои. Он желает видеть тебя, как только это будет для тебя удобно.
Говоря это, Ральф задержал взгляд на двери в стене против окна. До вчерашнего дня Артур спал в этой комнате позади моей спальни и являлся ко мне по моему слову. Ральф встретился со мной взглядом и на этот раз ухмыльнулся по-настоящему.
– Иначе говоря, немедленно. Ты уж не сердись, Мерлин, но именно таково было повеление короля, переданное мне через распорядителя двора. Могли бы, кажется, и повременить до утра. Я-то думал, ты спишь.
– Сердиться? За что же? И королям надо с чего-то начинать. Сам-то он хоть отдохнул?
– Куда там. Но он отделался от свиты, и ему приготовили королевские покои, покуда мы ездили в часовню.
– И с ним никого?
– Один Бедуир.
Но это, как я знал, означало, что, помимо верного Бедуира, при нем была целая рота слуг и постельничих и кое-кто, наверно, еще в передник покоях.
– В таком случае проси его дать мне сроку несколько минут. Я прибуду, как только оденусь. И пошли ко мне Ллу, сделай милость.
Но с этим Ральф согласиться не мог. Слугу отослали с ответом к королю, а Ральф, как ни в чем не бывало, словно и не прошло стольких лет с тех пор, что он мальчиком служил у меня, принялся сам мне помогать. Снял с моих плеч ночной балахон, сложил и убрал, а затем осторожно, щадя мои разбитые члены, облачил меня в дневные одежды. И опустился на колени, чтобы обуть мне ноги и застегнуть сандалии.
– Ну, как прошел день? – спросил я его.
– Прекрасно. Ни тени, ни облачка.
– Что Лот Лотианский?
Он задрал голову и усмехнулся.
– Знает свое место. На том, что произошло в лесной часовне, он сильно ожегся. – Последние слова он добавил, опустив голову к пряжке на сандалии, и словно бы говоря с самим собой.
– И я тоже, Ральф, – сказал я. – И я не защищен от небесного огня. Сам видишь. Как там Артур?
– Все еще витает в ослепительных облаках. – На этот раз тон был не только насмешливый, но и любящий. Ральф поднялся с колен. – Но все же мне кажется, он уже готов к бурям. Теперь пояс. Вот этот?