— Кармела получает свою зарплату!
— В то время как ты влезаешь все глубже и глубже в долги! Что будет с ней, как ты думаешь, когда Лука Барбариго выкинет вас обеих на улицу? Кто будет заботиться о ней тогда?
Ее мать заморгала, плотно сжала губы, и на мгновение Тина подумала: наконец-то Лили выглядит уязвимой.
— Ты не позволишь этому случиться, так? — кротко спросила Лили. — Ты с ним поговоришь?
— Да, я с ним поговорю. Но я не понимаю, почему мой разговор должен поменять ситуацию. Раз Лука тебя так крепко связал финансово, почему он должен простить тебе все долги?
— Потому что он племянник Эдуардо.
— И что?
— А Эдуардо любил меня.
«Скорее потакал тебе», — думала Тина, проклиная бессмысленную человеческую гордыню Эдуардо за позволение жене думать, будто его состояние неисчерпаемо.
— Кроме того, — ее мать продолжала, — ты заставишь его увидеть реальность. Лука тебя послушает.
— Сомневаюсь.
— Но вы были друзьями…
— Мы никогда не были друзьями! И если бы ты знала, что он говорил о тебе, ты бы поняла: он никогда не был и твоим другом.
— А что он говорил? Скажи мне!
Тина покачала головой. Она и так сказала слишком много. Ей не хотелось вспоминать те ужасные вещи, которые Лука говорил ей, пока она не дала ему пощечину.
Тина взяла свою куртку со спинки стула:
— Очень жаль, Лили. Мне нужно подышать свежим воздухом.
— Валентина!
Тина покинула этот музей стекла, все еще слыша голос матери в ушах.
Она спустилась по мраморным ступеням, не имея представления, куда идет, просто понимая, что должна уйти хоть куда-нибудь. Куда-нибудь подальше от ламп, которые выглядели как деревья, и застывших в стекле золотых рыбок, и кучи люстр, которые грозились разрушить здание своим весом. Она бежала от невероятной наивности своей матери и ее пагубного неумения читать условия соглашений, от беспечного игнорирования их. Но самое главное — Тина спасалась от своего страха, что не сможет разобраться в проблемах своей матери и вернуться домой через три дня.
Ее мать тонет в долгах, а древнее палаццо грозится рухнуть в канал и утонуть под тяжестью тонны дорогого, но бесполезного стекла…
Эта поездка оказалась пустой тратой времени и денег.
Тина повернула налево за ворота и направилась вниз по узкой улице в сторону канала и остановки водного трамвайчика, который отвезет ее куда-нибудь, где не было ее матери. На следующем углу она опять повернула налево, слишком внезапно, чтобы увидеть того, кто шел навстречу. Чьи-то большие руки оказались на ее плечах, и Тине пришлось остановиться, так как она уткнулась головой в мощную грудь.
Лука…
Глаза Луки были скрыты за темными очками, но все равно Тина поймала его взгляд и поняла: он узнал ее.
— Валентина? — сказал он голосом, дарованным ему богами. — Неужели это ты?
Она безрезультатно боролась против его власти. Лука был слишком близко, так близко, что даже воздух, казалось, пропитался запахом этого стопроцентного мужчины. Чувствовалась легкая нотка «Булгари», аромата, который заставлял Тину приблизиться к нему, хотя она изо всех сил старалась держаться на расстоянии. Аромат, который был ключом к воспоминаниям, которые она хотела бы забыть…
И Тина проклинала сочетание его бархатного голоса и аромата, проклинала то, что она вспомнила все слишком детально, и то, что он выглядел так же хорошо, как и раньше: не набрал килограммов двадцать и не облысел.
Вместо этого он был так же красив, как в их прошлую встречу: льняной пиджак поверх белой рубашки, которая сидела будто вторая кожа на его мускулистой груди, бежевые льняные брюки и широкий кожаный ремень на бедрах. И вдруг Тина почувствовала неравенство между ними. Она была с мокрыми после душа волосами, одетая в старые джинсы и зеленую кофту из супермаркета. Такой наряд сошел бы для фермы или даже ее маленького города в Австралии, но в данной ситуации все это выглядело жалко и дешево.
— Конечно, это ты. Мои извинения, я не сразу узнал тебя в этой одежде.
И бархатный голос превратился в наждачную бумагу, вернувшую Тину в реальность.
— Лука. — Она решила, что ледяной тон лучше подчеркнет ее решимость, в противовес его самодовольству. — Рада снова тебя видеть, но сейчас я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
Его улыбка стала только шире, но он отпустил Тину, хотя его руки задержались на ее плечах чуть дольше, чем это требовалось.
— Куда ж ты так торопишься? Насколько я понял, ты только что приехала.
Не было смысла удивляться и спрашивать, как он узнал. Ее мать звонила кому-то, когда Тина приехала. Первым был отец, как сказала мать, а вторым, видимо, Лука Барбариго, готовый выдать ей очередной кредит для покупки тонны нового стекла.
При всех протестах матери против недобросовестных действий с его стороны она нуждалась в Луке как в поставщике, как наркоман нуждается в дилере.
Тина не хотела тратить время на реверансы.
— Тебя это не касается!
— Но я скучал по тебе. Я пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
— Зачем? Тебе хочется позлорадствовать насчет жалких навыков моей матери распоряжаться деньгами? Не беспокойся, я знала о них всегда. Едва ли это новость. Жаль, что ты зря потратил время, потому что я вернусь в Австралию первым же рейсом. А теперь разреши мне пройти. — Она старалась обойти его, но это было нелегко. Казалось, Лука занимал всю улицу. Он сдвинулся вправо, преграждая ей путь:
— Ты улетаешь из Венеции так скоро?
— А для чего оставаться? Для отдыха? Я уверена, вы не так наивны, как моя мать, синьор Барбариго. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти ее от банкротства. Ты слишком крепко связал ее.
Его глаза блестели в тонких лучах заходящего солнца, и Тина не сомневалась: эти искорки были в его глазах, а не в лучах, отраженных от очков.
— Почему так воинственно, Валентина? Мы ведь можем поговорить как разумные люди.
— Ну, быть разумным, синьор Барбариго, требуется только от вас. Я давно тебя знаю и уже проверила все счета матери. Ты невероятно разумный человек!
— Может, ты и права, Валентина. Но это не мешает твоей матери считать, что именно ты спасешь ее от банкротства. — Лука громко рассмеялся.
— Тогда у нее еще меньше мозгов, чем я думала. А у тебя нет намерений оставить ее в покое, не так ли? Ты не успокоишься, пока не заберешь палаццо!
Головы праздных туристов повернулись в их сторону, иностранцы следили за ними, желая увидеть настоящую местную ссору, что украсила бы их венецианское путешествие.