— Габриелла, — произнес Рауль, смакуя ее имя. — Ты не зайдешь?
Она слегка улыбнулась и покачала головой:
— Я думаю, лучше вести переговоры на нейтральной территории. Или, в нашем случае, на нейтральной воде.
Ее улыбка исчезла, и Рауль впервые заметил крошечные морщинки в уголках ее глаз и непроницаемое выражение лица, словно женщина пыталась держать себя под контролем.
— Ты присядешь рядом со мной? — спросила она.
Габриелла могла попросить полететь с ней на Луну, и он согласился бы не раздумывая. Когда Рауль забрался в гондолу, он заметил листы бумаги у нее на коленях.
— Ты принесла документы?
— Да, принесла.
И что-то внутри его умерло, что-то необъяснимое. Было бы глупо ожидать, что Габриелла изменит решение после всего, что он натворил, даже если Рауль мечтал об этом. Он провел два месяца в персональном аду. Больше всего ему хотелось повернуть время вспять и отказаться выполнить предсмертную просьбу Умберто.
Но это невозможно, и сейчас она привезла документы, которые положат конец их браку.
— Как ты узнала, что я здесь? — спросил Рауль, пока гондольер аккуратно направлял судно в канал пошире. Габриелла улыбнулась снова, на этот раз — непринужденно.
— Догадалась. Я решила, что даже ты не сможешь долго оставаться в мертвенно-холодном замке.
Он усмехнулся:
— Приятно видеть тебя, Белла.
Она бросила на него взгляд:
— И тебя.
— Ты могла бы отправить бумаги по почте.
— Я знаю. Но есть кое-какие вещи, которые я не могу понять. Я провела два месяца, пытаясь возненавидеть тебя. Два месяца пыталась забыть тебя. Тем не менее что-то не отпускает меня. — Габриелла покачала головой. — Я не могла спрашивать об этом в письме.
— Что же это?
— История о призраке, которую ты рассказал мне в ту туманную ночь в Венеции, — история о купце, который потерял жену из-за двух братьев. Это была не легенда. Это же твоя история, так?
— Да, моя, — кивнул Рауль.
Она вздохнула:
— Ты говорил, будто купец убил их всех. Неужели так и было?
— Это могло быть так.
Гондола медленно скользила по каналам, и плавное движение лодки удивительно успокаивало, несмотря на тему разговора.
— Расскажи, — попросила Габриелла.
Рауль задумался, а потом начал тягостную повесть:
— Я должен был это предвидеть. Катя, как ты знаешь, была всемирно известной балериной. Но ее карьера уже заканчивалась, а она по-прежнему страстно желала внимания публики. Я должен был предвидеть, что она не сможет довольствоваться любовью одного мужчины, поскольку привыкла к толпе поклонников. Похоже, все, кроме меня, знали о существовании тайной комнаты в башне. А когда я узнал правду, то пришел в такую ярость, что любовники испугались до смерти. Я не мог спасти Мануэля — лестница была старая и ржавая. Но вот Катю… — Рауль закрыл глаза. — Она закричала, а я был настолько зол, настолько разбит, что на мгновение потерял способность двигаться. А когда пришел в себя — было уже поздно.
Он почувствовал, что рука Габриеллы легла на его руку, и, удивленный, открыл глаза.
Она грустно улыбнулась:
— Ты уверен, что мог бы спасти ее?
Рауль опустил голову:
— Я никогда этого не узнаю. Это мое проклятие.
Она взглянула на него:
— Поэтому ты считал, что не сможешь позаботиться обо мне? Ты боялся, что ни о ком не сможешь позаботиться.
— Я не доверяю сам себе.
— Но ты спас меня, Рауль. Неужели не помнишь? Когда ветер выбил окно, ты оказался рядом и не позволил мне упасть. Ты спас меня.
— Я испугал тебя. И заставил обернуться. Если бы я не пришел…
— Я упала бы. Но ты спас меня, — повторила Габриелла, сделав глубокий вдох. — Мне кажется, теперь я поняла. По крайней мере, хоть что-то.
— О чем ты говоришь?
— Я провела два месяца в раздумьях. Вспоминала. Анализировала. Пыталась понять, что же тогда произошло. Той ночью, в Париже, когда ты посадил меня в такси и зашагал прочь под дождем, ты пытался отказаться от обещания, данного Умберто, не так ли?
— Я не хотел причинить тебе вред. Если бы существовал другой способ позаботиться о тебе, я бы воспользовался им… Но ты меня не отпустила.
— Потому что пришла к тебе утром в отель.
— Ты хотела, чтобы я помог Гарбасу, а когда я отказался, решила сделать это самостоятельно. Мне пришлось увезти тебя из Парижа.
— И ты пригласил меня в Венецию, чтобы соблазнить и уговорить выйти за тебя замуж.
— Белла, я не горжусь этим поступком.
— Может быть, все не так уж плохо, — протянула Габриелла.
Рауль повернулся к ней, пытаясь разгадать смысл ее странных слов. Но она смотрела вперед, избегая его взгляда, и наблюдала за зданиями, ставшими нежно-золотыми в лучах заходящего солнца.
— Знаешь, они звонили мне несколько раз, — продолжила молодая женщина. — Адвокаты Консуэло.
— Чего они хотели?
— Денег. Мне исполнилось двадцать пять лет на прошлой неделе. Консуэло решил, что я с радостью оплачу его защиту.
— И что ты им ответила?
— Что у меня другие планы. Ты был прав. Консуэло собирался обобрать меня. Кстати, я ездила в больницу, над которой шефствовал фонд, побеседовала с директором, посмотрела, что можно сделать для основания нового фонда в поддержку детей, нуждающихся в химиотерапии. После краха фонда Гарбаса они остались без финансирования. Директор сказал мне, что кто-то позаботился об этом, вернул средства, которые они потеряли, и вложил еще больше. — Габриелла нерешительно взглянула на него со слезами на глазах. — Это ты, Рауль. Ты профинансировал их, и теперь лечение детишек не будет прервано.
Он увидел, как солнце зажглось у нее в глазах, как золотой свет затанцевал в слезах.
— Я почувствовал себя ответственным за это.
Ее щеки блестели от слез.
— Два месяца я пыталась найти причину, по которой могла бы возненавидеть тебя, поверить, что у тебя нет сердца. Но с какой бы стороны я ни посмотрела, что бы ни вспомнила — это было не так. А потом, узнав о твоем благородном добром поступке, я поняла, что ошибалась. Как я могу ненавидеть мужчину, совершившего такое?
Рауль улыбнулся. Ее слова подействовали на его душу, словно бальзам.
— Я рад, что ты не злишься на меня, Белла. Я прожил эти месяцы, проклиная прошлое и себя самого.
Она вздохнула:
— Мне интересно…
Одной рукой Рауль приподнял ее подбородок, а другой стер слезы со щек. От его прикосновения у Габриеллы перехватило дыхание.