— А ты чего не играешь? — спросил Дима, усаживаясь рядом с телохранителем.
Бармен быстро подал им огромные бокалы пива.
— Неохота пока. Я гостя жду из Казани, — пояснил Граф. — Мы с ним играли две недели назад. Может, помнишь, чернявый такой. Я его тогда обыграл, и он обещал сегодня приехать.
— Не помню. Ты бы видел, как меня сегодня один старикашка уделал. По всем статьям. Пришел — хромой такой, с палочкой. Я его сначала просто раздел. А потом он меня натянул. Играл классно, — уважительно сказал Дима, поднимая кружку с пивом.
— У тебя выиграл? — не поверил Граф. — Откуда такой взялся?
— Еще как выиграл, — покачал головой Дима. — Кавказец тут один вертелся. Все время ставил против меня. Я, честно говоря, подумал, что подставка, профессионала привезли. Этот старичок здорово играл. Но кавказец денег брать не стал, отказался. Играл, говорит, на удовольствие. И я понял, что не кидалы они. Старичок ради удовольствия сюда пришел. Может, еще придет.
— А имя его ты спросил? — оживился Граф. — Может, кто-то из стариков? Еще с войны, знаешь, какие мастера бывали. Я в детстве их удары видел. Фантастика!
— Может быть, — согласился Дима, — может, и придет. А кавказец точно придет. Дело у него к тебе есть.
— Какое дело? — нахмурился Граф.
— Не знаю. Я ему сказал, чтобы к двум часам подвалил. Ты не беспокойся, у меня глаз наметанный. Он человек надежный. Я его предупредил, что если «хвост» приведет, мы ему башку свернем и самого вместе с ментами удавим. Как будто понял.
— Что значит надежный? — занервничал Граф. — Кто он такой? Откуда ты его знаешь?
— Придет, увидишь, — загадочно сказал Дима, — у него игрушка есть, как у твоего парня, — кивнул он на телохранителя, — поэтому он сам ментов не любит. Говорит, что от Романа пришел, от твоего друга. Того, с телевидения.
— С телевидения, говоришь? — мрачно переспросил Граф. — Ну-ну. Посмотрим, кто это такой. Михаил, — обратился он к своему телохранителю, — позвони на всякий случай ребятам, пусть еще трое сюда приедут. И игрушки пусть не забудут. Может, этот кавказец друг, а может, и не друг. Встретить его нужно будет.
Телохранитель тут же достал мобильный телефон. Услышав эти слова, Дима покачал головой.
— Да не похож он на мента, — сказал он, — я тебе говорю, не похож. Дело у него к тебе, видимо, важное, поэтому и пришел.
— Ничего. Если человек надежный, то мои ребята ему не помешают. А если дешевка, решил нам тут цирк устроить, так мы ему самому представление устроим по полной программе, — с явной угрозой в голосе пообещал Граф.
Дронго в это время проявлял фотографии, которые сделал в кабинете Капустина. На столе Капустина были разбросаны бумаги, и Дронго снимал таким образом, чтобы они попали в объектив. На одной из бумаг было написано «Серебряная салатница». Надпись была зачеркнута, и сверху кто-то, очевидно, сам Капустин, дописал «прекратить». Что именно прекратить и как была связана «Серебряная салатница» с работой телеканала, Дронго так и не понял. Но на всякий случай запомнил.
В полночь он оделся, чтобы ехать на встречу. И именно в этот момент в дверь позвонили. Он осторожно подошел к двери, встал, как обычно, боком. Это была Лена. Он впустил ее в квартиру.
— Ты куда-то собрался? — спросила она.
— Да, — кивнул он.
— Так поздно?
— У меня дело.
Она смотрела на него, ничего не спрашивая, и он понял, что должен объясниться. Возможно, она неправильно поняла его ночную поездку, решив, что он собирается ехать к женщине. Оправдываться было глупо и смешно. И Дронго вдруг с удивлением услышал, что тем не менее объясняет ей, куда именно он решил поехать.
— Я хочу поехать в бильярдную, где бывает Граф. Перед тем как я встречусь с Тархановым, я хотел бы поговорить с Графом.
— Понятно. Ты хочешь дожать ситуацию до конца, — тихо сказала она. — Ты хочешь идти до конца, пока не упрешься лбом в стену.
— Наверно, — улыбнулся он. — Мой знак Зодиака Овен, а они бывают упрямые и настойчивые, прошибая головой любые стены. Кстати, я никогда не спрашивал, какой у тебя знак Зодиака? В последние годы я начинаю верить в такие вещи. Когда ты родилась?
— Не говори глупостей, — она все-таки улыбнулась.
— Без шуток, — он смеялся, чтобы сбить напряжение самой ситуации, — ты же можешь сказать.
— Я Рыба, если это тебя действительно интересует, — улыбаясь в ответ, сказала Лена.
— Идеальная совместимость! — с воодушевлением воскликнул он. — У нас такие подходящие знаки гороскопа…
— Подожди, — прервала она его, коснувшись пальцем его губ, — подожди.
Она выглядела очень серьезной.
— Я хотела тебе сказать, — тихо начала Лена, — что больше сюда никогда не приду.
Он молчал. По сценарию такого разговора он обязан спросить: «Почему?», обязан был возмутиться, уверять женщину, что она ему нужна. Он знал, что нужно говорить. Но он просто стоял и смотрел на нее.
Она провела рукой по его щеке.
— Спасибо, — неожиданно сказала она. — Не нужно ничего говорить. Я могу привыкнуть к тебе, а ты слишком дорожишь своей независимостью.
И он стоял и молчал, ничего не опровергая и ни о чем не спрашивая. Просто стоял и смотрел на нее.
— Мне было с тобой хорошо, — улыбнулась она еще раз, — ты подарил мне ощущение забытого праздника. Но, как и всякий праздник, он должен когда-нибудь кончиться. Я все понимаю. Ты слишком одинок, чтобы позволить себе иметь рядом другого человека. Ты слишком одинок.
И тогда он сказал:
— Ты даже не знаешь, какая это боль — терять любимого человека…
— Знаю, — улыбнулась она, — и сегодня тоже теряю. Навсегда.
Она сделала шаг к нему.
— Поцелуй меня, — попросила она, глядя ему в глаза.
Поцелуй был долгим и крепким. А потом она повернулась, открыла дверь и вышла. Она была сильной женщиной, очень сильной. Но, спустившись на один этаж ниже, она все-таки остановилась в последней безумной надежде, что он позовет ее. Но этого не случилось. Она стремительно побежала вниз.
А он, зная, что она будет ждать, стоял в коридоре, так и не заставив себя открыть дверь. Дважды он поднимал и дважды опускал руку. Она была сильной женщиной, а он не был таким сильным мужчиной.
В таком-то неопределенном состоянии чувств он и поехал на встречу с Графом, не забыв взять оружие. Бутафорские усы сейчас показались ему глупой уловкой, но он исправно наклеил их. Почему-то вся его тревога, все его чувства и жалость к самому себе и к ней, к ним обоим вылилась в жгучую ненависть к Графу. Сидя в такси, он холодно подумал, что сегодня его трудно будет остановить.