Кьяра перешла к следующему столпу и посмотрела, как на него падает свет.
— Я недавно звонила домой, — сказала она. — Никто не ответил.
— Я завтракал с Грэмом Сеймуром в «Царе Давиде».
— Как мило, — съязвила Кьяра и, не отрывая взгляда от столпа, поинтересовалась: — Что в конверте?
— Рабочее предложение.
— Кто художник?
— Неизвестный автор.
— Тема?
— Девушка, Мадлен Хэрт.
* * *
Габриель вернулся в сад скульптур и присел на скамью с видом на охряные холмы Западного Иерусалима. Кьяра присоединилась к нему через несколько минут — теплый осенний ветерок трепал ее волосы; поправив выбившуюся прядку, Кьяра закинула ногу на ногу. Габриелю внезапно расхотелось покидать Иерусалим ради поисков совершенно незнакомой девушки.
— Давай еще раз, — сказала наконец супруга. — Что в конверте?
— Фотография.
— Что за фотография?
— Доказательство жизни.
Кьяра протянула руку, однако Габриель не спешил передавать ей конверт.
— Уверена? — спросил он.
Кьяра кивнула, и Габриель наконец сдался. Кьяра вскрыла конверт, и, когда она взглянула на фото, на ее лицо упала тень. Тень торговца оружием Ивана Харкова. Габриель забрал у него все: бизнес, деньги, жену и детей, за что Иван отомстил: похитил Кьяру. Операция по ее спасению стала самой кровавой за долгую карьеру Габриеля: он ликвидировал одиннадцать приспешников Ивана, а после, на безлюдной улочке в Сен-Тропе, — и самого оружейного барона. Впрочем, даже после смерти Иван продолжал преследовать Аллонов: кетамин, который кололи Кьяре, спровоцировал выкидыш. Из-за того, что Кьяре вовремя не оказали медицинскую помощь, она осталась и вовсе бесплодной. Хотя не теряла надежды вновь зачать.
Кьяра вернула фотографию в конверт, конверт — Габриелю, а после выслушала, как дело досталось Грэму Сеймуру и от него — Габриелю.
— То есть британский премьер вынудил Грэма Сеймура сделать грязную работу, — подытожила она, когда Габриель договорил, — и вот Грэм вынуждает тебя.
— Он хороший друг.
Габриель ничего не сумел прочесть по лицу Кьяры, как и в глазах, — обычно такие открытые, сейчас эти зеркала ее души скрывались за темными очками.
— Как думаешь, чего они хотят? — спросила наконец Кьяра.
— Денег. Похитители всегда хотят денег.
— Почти всегда, — поправила его Кьяра. — Бывает, они требуют невозможного.
Сняв очки, она повесила их на вырез безрукавки.
— Сколько у тебя времени? — Услышав ответ, Кьяра медленно покачала головой. — Не успеешь. Срок слишком короткий.
— Обернись на здание у тебя за спиной. Ну? Твое мнение изменилось?
Кьяра неотрывно смотрела в лицо мужу.
— Жандармы искали Мадлен Хэрт больше месяца. С чего ты взял, что тебе удастся ее отыскать?
— Может, они не там искали? Или не тех спрашивали?
— С чего бы ты начал?
— Расследование лучше всего начинать с места преступления.
Кьяра взяла очки и принялась с отсутствующим видом протирать их о джинсы. Габриель почуял неладное: раздраженная, Кьяра всегда принималась начищать что-нибудь.
— Этак ты их поцарапаешь, — сказал он.
— Стекла запылились, — пустым голосом ответила Кьяра.
— Может, тебе класть их в футляр, а не бросать в сумочку?
Кьяра не ответила.
— Ты меня удивляешь, — признался Габриель.
— Чем же?
— Тебе ли не знать, в каком аду оказалась Мадлен Хэрт. Она сгниет там, пока ее не спасут.
— Пусть отправят другого.
— Других людей нет.
— Нет равных тебе. — Присмотревшись к стеклам очков, Кьяра нахмурилась.
— В чем дело?
— Поцарапались.
— Говорил же, испортишь.
— Ты всегда прав, дорогой.
Надев очки, она посмотрела в сторону города.
— Шамрон и Узи, я так полагаю, тебя благословили?
— Грэм первым делом заглянул к ним.
— Вот ведь хитрец. — Кьяра встала со скамьи. — Мне пора возвращаться. Времени до открытия осталось не так уж и много.
— Ты проделала титаническую работу, Кьяра.
— Лестью ты ничего не добьешься.
— Попытка не пытка.
— Когда я снова тебя увижу?
— У меня всего семь дней в запасе.
— Шесть, — поправила мужа Кьяра. — Через шесть дней бедняжка умрет.
Она наклонилась и нежно поцеловала Габриеля. Потом развернулась и пошла прочь через выгоревший под солнцем сад, плавно покачивая бедрами — словно в такт одной ей слышной музыке. Габриель проследил за женой, пока она не скрылась за пологом брезента. Габриель снова почувствовал, что никуда не хочет уезжать.
Вернувшись в гостиницу «Царь Давид», Габриель забрал у Грэма Сеймура оставшиеся материалы: записку с требованием выкупа, в которой на самом деле не было ни слова о выкупе, диск с признанием Мадлен и две фотографии ее визави из «Ле Пальмье». Плюс к этому он запросил личное дело Мадлен из архива Партии, чтобы его доставили по адресу в Ниццу.
— Как прошло с Кьярой? — спросил Сеймур.
— Похоже, мой брак в еще более плачевном состоянии, чем у Ланкастера.
— Могу я как-то помочь?
— Как можно скорее покинь Иерусалим. Никому на Даунинг-стрит — даже премьеру — обо мне ни слова.
— Как мне с тобой связаться?
— Я зажгу сигнальный огонь. До тех пор меня просто не существует.
Сказав это, Габриель удалился. Дома, в квартире на улице Наркис, он нашел денежный пояс с двумястами тысячами долларов — тот лежал на кофейном столике, на самом виду, а рядом — билет на рейс до Парижа (самолет вылетал в 14:00) на имя Йоханнеса Клемпа (один из любимых псевдонимов Габриеля). В спальне он забрал дорожный набор: модные вещи герра Клемпа, из которых выбрал черный костюм и черный пуловер, для перелета. Потом, встав перед зеркалом, внес кое-какие коррективы в собственную внешность: добавил седины волосам, надел немецкие очки в проволочной оправе и карие контактные линзы — скрыть ярко-зеленые радужки. Через несколько минут он сам себя не узнал, потому как перестал быть Габриелем Аллоном, ангелом возмездия израильской разведки, превратившись в Йоханнеса Клемпа, маленького и вспыльчивого, как сухой порох, мюнхенца.
Переодевшись и спрыснувшись отвратительным одеколоном герра Клемпа, Габриель присел за ночной столик Кьяры и открыл шкатулку с драгоценностями. Одна вещица в ней заметно выделялась среди прочих: кожаный ремешок с нанизанным на него куском красного коралла в форме руки. Сначала Габриель убрал его в карман, потом, повинуясь внезапному импульсу, достал и надел на шею, спрятал под пуловером.