А потом опять его куда-то волокли. Он наскочил затылком на какой-то камень. Или корень. Стук прозвучал громко, громче, чем его голос. А Ящик даже не посмотрел в его сторону – так волокут на убой.

Цифра передала ему нож. Он должен был прирезать вот этого людоеда. А потом она выстрелила ему в лоб, как Берцу…

Больше Ниндзя ничего вспомнить не мог.

– Слышишь меня, говнюк?

Пахло застоявшейся водой, тиной. Он понял, почему не мог сопротивляться, когда Ящик тащил его сюда, – сломана рука. Правая. Наверное, Ящик – когда выбивал у него нож.

– Теперь выбирай: или я тебя закопаю живьем, или поковыляешь отсюда на все четыре стороны…

Над головой высыпали первые звезды. При взгляде на них накатывала непонятная тошнота, будто Ниндзя уже несся к ним на бешеной сверхсветовой скорости… Ящик врал. Он не станет закапывать его живьем, на это просто нет времени. Но и отпускать тоже не станет. Впрочем, ему все это было по фигу…

– Насчет бабки не соврал? Адрес какой? Улица, дом?

У него в руках лопатка с короткой ручкой. Подождав немного, Ящик покачал головой, наклонился над Ниндзей, приставил черенок лопатки к горлу, надавил.

Ниндзя захрипел.

Он так ужасно себя чувствовал, будто уже умер. А о чем может жалеть мертвец? Чего бояться? В голове мутилось.

Ниндзя гулял на собственной свадьбе. Целовал одетую во все белое Цифру в губы, теплые сладкие губы, пахнущие фруктовой жвачкой. Яркий свет, шум, кругом кричат «горько!». Все кругом белое, чистое, праздничное, на Цифре платье, будто из морской пены, он один одет в черный костюм. Горько! Горько! Поцелуй получился каким-то нелепым, потому что оба они улыбались, никак не могли прекратить улыбаться. Стукались зубами, лбами, тыкались друг в друга носами, никак не могли поцеловаться по-человечески. И хохотали оба. С Цифрой всегда что-то не так, от нее можно ожидать чего угодно…

Почему, спросил он, почему ты тогда выстрелила в меня, а не в Мамочку и не в Ящика? Почему ты сперва за меня, а потом все переигрываешь наоборот?

Не задавай глупых вопросов, сказала она.

А ведь в самом деле, подумал он. Зачем вопросы, когда и так все хорошо? И только он это подумал, как ему сразу стало все понятно, все встало на свои места. Он увидел себя и Цифру, и вообще все увидел как бы со стороны… Увидел волчью свадьбу на залитой лунным светом поляне, черный хоровод грачей в небе. Увидел молодых волка и волчицу, которые тычутся друг в друга мордами, словно хотят поцеловаться, но никак не могут… Ведь у волков не принято целоваться. Они рычат, скулят от нетерпения, кусают друг друга до крови, бьют когтями. А затем исчезают за темным занавесом леса…

Цифра

Ящик что-то бормотал в зарослях, трещали ветки. А может, не ветки. Может, это он пацану кости ломал. Темно, хоть глаз выколи. Елена Николаевна выключила фары, чтобы со стороны шоссе их не заметили.

– Ну и чего ты мечешься? – сказала она.

Света не металась. Стояла как вкопанная, смотрела в землю. Жевала жвачку. Не моргала. От ее взгляда должна была вспыхнуть сухая хвоя под ногами.

Как нарочно, даже ветер успокоился, и на шоссе тихо. Только из зарослей прилетал мерзкий оглушительный треск.

Продолжая смотреть под ноги, Светка двинулась обратно к машине. Перетекала незаметно мелкими шажками, будто ядовитая змейка неслышно скользила в высохшей траве. Елена Николаевна наблюдала за ней. Сначала безразлично, потом настороженно.

– Эй, ты куда?

Светка не отреагировала.

– Тебя спрашивают.

– Никуда.

– Стой, говорю!

Елена Николаевна в три прыжка очутилась между Светкой и багажником машины. В багажнике ружье.

– Отойди.

– А-а-а! Жениха моего убивают! Любимого моего! Ах вы, твариии-и-и! – завыла Светка, царапая воздух когтями. Точно так она выла в семь лет, когда ей не купили игрушечную собаку-робота.

– Не коси под юродивую!

Елена Николаевна ударила ее по лицу. Умело, средней косточкой кулака. Не попала. Светка ведь тоже не вчера родилась – убрала голову, шагнув назад. Зато выть перестала.

– Так и стой, где стоишь, – Елена Николаевна подула на лицо, убирая выбившуюся прядь. – Лживая гадина, неблагодарная… И тебя надо было заодно с ним придушить, с обмылком этим!

Она оглянулась в сторону зарослей и перешла на оглушительный шепот:

– Я ведь знаю – это ты ему нож передала, чтоб он нас прирезал!

Светка перестала жечь глазами землю и уставилась на мать.

– А вот и врешь! – возмущенно прошипела она. – На родную дочь гонишь! Я тебя совсем не собиралась трогать!

– Сама гонишь! Зачем тогда дала нож?

Светка прижала палец к губам. Кивнула в сторону леса, выразительно постучала себя по голове.

– Да тихо, ты… Совсем, что ли, мозгов нет?

Она наклонилась к уху матери, быстро зашептала:

– Ты что, не понимаешь? Ящик нас в говне изгваздал с этим ружьем и всеми своими делами? Нас теперь как банду изловят и закроют на веки вечные! И все из-за него, долбанутого! А так бы Ниндзя его прирезал – и всё, мы с тобой не при делах! Все убийства на Ящике, потому что ружье его, и рожа у него гадская, а мы с тобой просто две бабы, он нас запугивал, бил и все такое! Дошло теперь?

– Умная больно! А потом твой же Ниндзя нас бы и сдал…

Светка сплюнула:

– Потом! Потом его самого из ружья прикончили бы, типа у них обоюдная драка была! И концы в воду…

Елена Николаевна отпрянула, как будто испугалась, что дочь ее укусит.

– Сейчас придумала, да?.. Выкрутилась? – Голос еще злой, но сама она выглядела уже несколько растерянной, сбитой с толку. – Почему же тогда ты кипеж подняла?

Светка закатила глаза.

– Ну, ты тормоз, маман… Ящик-то сзади сидел, а ты потом зачем-то плюхнулась на его место и все карты спутала! Я, блин, просто офигела! Испугалась за тебя, вот и заорала, да вырубила этого идиота, чтобы он тебя не пришил! А ты еще недовольна! Ну?

Они стояли и смотрели друг на друга – обе высокие, длинноволосые, холодные, две ведьмы посреди темного холодного леса.

– Мы можем сейчас его завалить, еще не поздно, – прошелестел Светкин голос. – Хочешь, я сама выстрелю, мне не в лом. И все, можно возвращаться домой чистыми…

Елена Николаевна отвернулась.

– А как мы без мужика? Все серьезное на нем…

– Да на фиг тебе это «серьезное»? Не надоело людей мочить? Найдешь себе мужика с нормальной психикой, с деньгами – и все дела!

– О чем это вы тут тарахтите, а? – раздался из темноты грубый голос Ящика. Совсем рядом.