– Лучше все-таки сойди. Целее будешь.
Она отошла в сторону, и он вошел в квартиру. На кухне стояли Ящик с ее матерью и ругались, потому что Ящик сделал неправильные полки, куда влезает только один патронташ и одно ружье.
– Вот поучись лучше у него! – заорала Цифра-мать и показала на Ниндзю.
Только у нее в руке был пистолет. Блестящий, маленький, как зажигалка. Но она не успела выстрелить. Ниндзя саданул по ним прямо с бедра. Бах! Бах! Бах! Мать просто рухнула на пол, а Ящик как в кино улетел в стену, расставив в стороны руки и ноги, а потом осел на пол, оставляя на кафеле жирный красный след. Ниндзя подумал, что вот, как все быстро и просто получилось, он прямо не ожидал. Главное, меньше думать и напрягаться, тогда не будет никаких косяков.
И тут сзади подошла Цифра и сказала:
– Хорошая работа. Теперь квартиру перепишут на меня, и мы можем заниматься здесь, чем хотим.
– Так давай прямо сейчас, – сказал Ниндзя. Она растянула рот в улыбке и стала расстегивать свою кофту, что-то напевая сквозь зубы и слегка покачивая бедрами. У него опять заболело в паху, и он крикнул:
– Да скорее же ты!
– А что такое? Приспичило?! – спросила она.
– Да!!!
И она распахнула кофту… А внутри, под кофтой, ничего не было. Темнота, темнота и холод, как будто открыли дверцу морозильника…
Он проснулся и сразу побежал в туалет, чтобы отлить. Потом полез под душ, сменил белье и одежду. В квартире было темно и тихо. Он прошел на кухню, посмотрел на часы. Только начало первого, в кухне еще не выветрился сигаретный дым – мать, видимо, недавно легла.
В груди – тук, тук, тук, – колотилось сердце. И какое-то разочарование было. И еще ему казалось, что, наверное, Цифра и в самом деле тогда ждала, что он поднимется и прикончит ее родителей. «Во дает, сука холодная», – подумал он. Интересно, успели бы они трахнуться до приезда полиции?.. Да ни фига. Ничего бы не было вообще. Она бы заперлась в ванной, а потом все свалила на него, еще бы и изнасилование приплела…
Ниндзя отрезал себе колбасы, вернулся в свою комнату, включил по сети какой-то ужастик, но не выдержал и десяти минут.
Ружье внизу, в подвале, не давало ему покоя. Хотелось еще раз потрогать его, подержать в руках… И в то же время оно пугало его. Он впервые задумался, что будет делать с ним дальше. Ящик завтра-послезавтра заметит пропажу. Если ружье у него зарегистрировано, как полагается, он заявит в полицию. Если нет, то будет искать сам… Насколько сложно вычислить, что приличный парень, пришедший в гости к его дочери, вдруг взял и забрался в багажник машины? Наверное, все-таки сложно. Ведь парень был у них дома, а машина стояла на улице, там полно всякого сброда… А с другой стороны, пока этот парень не появился, ружье всегда было на месте, а как только появился, оно тут же куда-то исчезло…
Блин. Так можно до чего угодно додуматься.
Лучше не думать. Вообще не думать. А что делать?
Что?
Пока ничего не успело прийти в голову, Ниндзя взял телефон, быстро набрал Берца.
– Спишь, нет?
Сонным голосом с подвываниями Берц ответил в том смысле, что конечно же, мать твою, он уже не спит, хотя только что, мать твою, спал.
– Вот только честно, Берц: ты хочешь упиться до усрачки? А перед этим денег срубить по-взрослому?
Берц ответил в том смысле, что пошел он в задницу. То есть да. То есть однозначно.
– Тогда давай, через десять минут возле строймаркета. Где козлика нахлобучили в последний раз. Да, Гвоздя прихвати, если хочешь. И Лопуха тоже.
Ниндзя взял на лоджии спортивную сумку через плечо, из-под мойки в кухне достал рулон пакетов для мусора. И пошел обуваться. Он очень торопился. Он ни о чем не думал. Главное – не думать. Скользить по действительности, как сноубордист на горном склоне, вопя от избытка адреналина. Обернешься, испугаешься – свернешь шею. Однозначно.
Когда он показал ружье, у Берца сразу отвалилась челюсть. Это надо было видеть. Он даже спросил:
– Можно взять?
Хотя сроду таких вопросов никому не задавал. Он всегда и все брал, не спрашивая.
Ниндзя сказал:
– Можно. Только, блин, не урони. У тебя руки, вон, трясутся.
Берц взял расчехленную пушку бережно, почти торжественно, словно собрался присягу принимать.
– Ого, тяжелый!
– Это ж тебе не игрушка и не травмат. Это настоящее оружие!
Понюхал, заулыбался. Крутил, вертел, щелкал затвором, вздыхал и шепотом матерился.
– Вылитый «калаш». А патроны где?
– В магазине, где еще.
– В Гастрономе, – сострил Гвоздь.
Лопух хихикнул. Идиоты. Ниндзя показал им рожок, в который только что загнал пять патронов.
– Блин, учитесь! Вот это называется магазин. Смотрите.
Он взял у Берца винтовку, вставил рожок, передернул затвор.
– Ясно? Теперь направил, нажал курок – и человек становится трупом!
Никто не произнес ни слова. Лопух шмыгнул носом. Даже Берц, этот горлопан и подлюга, который привык считать себя пупом земли, даже он стоял, как пришибленный… Собственно, за этим Ниндзя и позвал их. Он был доволен.
Он расставил ноги, упер приклад в плечо, медленно повел стволом поверх голов притихших товарищей.
– Машина – зверь, пацаны. Если с такого расстояния садануть, бошки посносит начисто. Мозгами все вокруг забрызгает. – Он опустил ружье. – Так что теперь весь город наш. Что будем делать, пацаны?
– Эта… Пошли на пустырь, что ли, – неуверенно сказал Гвоздь. – Постреляем, попробуем, как оно…
– Там, наверное, отдача офигенная? – предположил Лопух и сам как-то разом побледнел, поблек, так что веснушки высыпали на носу. – Если неправильно держать, то вывих плеча заработаешь… А то и ключицу сломать можно… Не, пацаны, я думаю, надо назад положить. Или выкинуть, а? Пока не поздно…
– Ты что, козлина?! – взревел рядом Берц. – Иди домой, к мамке, чмо, упилок, если тебе страшно! Слышал, что Ниндзя сказал? Город наш! Можем делать, что хотим! У нас волшебная палочка, блин, которая выполняет желания! Ты чего-нибудь хочешь, Лопух, в этой жизни?
Лопух молча потер нос. Потом стал тереть глаза. Потом просто стоял, уткнувшись в асфальт.
– Так вы хотите что-нибудь, лохи? – повторил за Берцем Ниндзя.
– Ну… Денег хочу, – пробормотал Лопух.
– Так и я тоже, ясен пень, – улыбнулся Гвоздь.
– Тогда пошли, – сказал Ниндзя.
Слова сами выскакивали из глотки, ноги сами несли его знакомой дорогой – через дворы к Платовскому переулку, – а он слышал и смотрел на самого себя как бы со стороны и только диву давался: реальный пацан отжигает реальные вещи, ёханый бабай!